Только вечером, когда разъехались прибывшие на открытие завода гости, Василий и Груня остались одни. Они засмеялись, взглянув на дремлющего на пороге сторожа — инвалида Игнатьевича, обнялись и пошли между деревьями.
На виноградниках, за пахнущим свежей сосной забором, пели девчата. Их звонкие голоса неслись над заалевшей вечерней рекой. Две старухи внизу, под яром, перебраниваясь, носили на коромыслах воду и поливали зеленеющие в лунках кочаны поздней капусты. Вспорхнула в кустах желтая иволга. Над садами, сверкая лазурным оперением, пролетела сизоворонка. На ветвях раскидистых старых яблонь, чуть заметная, трепетала паутина — первый знак близкой осени.
— Ну как, Груня, довольна? — спросил Василий.
— Довольна, Вася! — ответила девушка. — Теперь мы начнем работать по-настоящему.
Она, скосив глаза, взглянула на него и спросила неожиданно:
— А ты будешь меня любить?
Василий привлек ее ближе к себе:
— За что ж тебя любить?
Не говоря ни слова, он стал целовать Груню, а она, подчиняясь его ласке, прижалась к нему и улыбалась счастливо, думая о нем, о себе — обо всем, что произошло в последние месяцы в станице, и хотя ничего особенного как будто не произошло, но Груня знала, что и этот рыбоводный завод, и то, что на степных холмах работали партии геологов, гидротехников, землемеров, и в особенности приезд Василия Зубова — все это входило в ее, Грунину, судьбу чем-то неизведанно-радостным и заставляло жить по-новому.
— Знаешь, Вася, — исподлобья поглядывая на Зубова, сказала Груня, — в станице все говорят, что мы с тобой поженимся.
— Правда? — засмеялся Василий. — Кто ж говорит?
— Да все! Куда ни пойдешь, каждый одно знай спрашивает: когда, мол, будем на свадьбе гулять? Ехала я со шлюзовскими ребятами на Пески, так Егор Талалаев пристал, скоро ли, дескать, вы с инспектором поженитесь? Говорит, а сам ребятам подмаргивает. А на Песках твоя хозяйка Марфа разговор со мной завела: «Вы, говорит, Груня, должно быть, моего квартиранта к себе заберете?»
— Так и сказала?
— Так и сказала.
— Еще что Марфа говорила? — поинтересовался Василий.
— Больше ничего не говорила. Сказала только, что ты хороший человек и любишь меня…
Поглаживая Грунину руку, Василий сказал:
— А знаешь, Илья Афанасьевич тоже называет тебя моей невестой.
— Правда?
— Честное слово. Разговаривал со мной недавно и сказал: «Я сегодня встретил вашу невесту».
Он засмеялся, но потом вдруг стал серьезным и сказал тихо:
— Грунечка, а ты бы согласилась быть моей женой?
Груня, освободив руку, помолчала, разглядывая тронутый желтизной яблоневый листок.
— Ты мне нравишься, Вася, — сказала она. — Но знаешь что? Давай подождем немного.
— Зачем же нам ждать?
— Пройдет время, мы лучше узнаем друг друга.
— А разве мы сейчас не знаем?
— Знаем, конечно, но все-таки… Объясняй потом, что не сошлись характерами… Я этого не хочу.
— Я тоже не хочу.
— Вот видишь, — обрадовалась Груня, — значит, нам надо подождать…
— Долго ли? — усмехнулся Василий.
Груня, краснея, легонько ударила его по руке:
— Ну, хотя бы… до зимы…
Он проводил ее домой, а когда они простились, Груня остановилась у калитки, подождала, пока Василий свернул в переулок, и пошла на остров, откуда доносилась протяжная песня девчат. По голосам Груня узнала Иру и Асю, и ей захотелось посидеть с подругами.
Вечерело. По высохшему, заросшему бурьяном руслу речушки брели телята. В мелких, густо покрытых зеленой ряской лужицах копошились утки. За молодой вербовой рощей сверкали огоньки стоявшего у пристани парохода. Во дворах, у жарких, чисто выбеленных печей хлопотали женщины. Оттуда тянуло горьковатым дымком. А с острова, из-за высоких, неумолчно шелестящих тополей, плыла тихая девичья песня.
Все это с детства было знакомо Груне: и мерцающие на реке огоньки, и кряканье уток под бурым глинистым яром, и запах дымка на станичных улицах. Но сегодня она как будто впервые увидела погруженное в синие предвечерние тени надречье и, удивляясь этому, вдруг поняла, что в ней самой что-то изменилось, стало не таким, как было раньше.
На лесную поляну, туда, где сидели девушки, Груня подошла медленно, сунув руки в карманы старенького синего жакетика, усталая и счастливая.
— Девчата, пропажа нашлась! — взвизгнула Ира.
Сидевшие тесным полукругом девушки зашевелились.
— Садись, Грунечка! — заторопили они наперебой.