— Хорошо, — сказал Зубов, — на этот раз они от меня не уйдут.
— Глядите, Василь Кириллыч — предупредила Тося — брат говорит, что они берут с собой на баркас железные занозы от ярма.
— Ну и что? — спросил Василий.
— Как бы у вас там чего-нибудь худого не получилось, — заволновалась девушка. — Вы хоть людей побольше возьмите с собой. Вы ж знаете Егора — ему море по колено.
Василий внимательно посмотрел на Тосю.
— Ладно, Тосенька, — сказал он, — волков бояться — в лес не ходить. Вы только никому не говорите о нашем разговоре, а то ваши подруги растрезвонят это на всю станицу.
— Я никому не скажу, — пообещала Тося.
Когда она ушла, Зубов в раздражении прошелся по комнате. Вокруг горячего стекла коптящей лампы вились легкие бабочки, Витька постукивал в соседней комнате молотком. На подоконнике, сладко потягиваясь, мурлыкал рябой кот.
Василий открыл дверь и сказал Витьке:
— Сбегай, Витя, к мотористу и к Егору Ивановичу, пусть оба они сейчас придут сюда. Скажи — срочное, мол, дело и инспектор просит не задерживаться.
— А чего? Волчков ловить поедете?
— Каких там волчков! — с деланным равнодушием махнул рукой Зубов. — Мотор у нас в лодке барахлит, надо разобрать и поршни проверить.
Пока Витька бегал за Яшей и Егором Ивановичем, Зубов сидел у стола, положив голову на руки.
— Ах, сволочи! — сказал он в сердцах. — Ну, ничего, я у вас отобью охоту к грабежу, вы у меня сегодня попляшете!
Между тем Егор и Трифон, не зная о нависшей над ними угрозе, сидели у Анисьи на хуторе Атаманском и дожидались темноты. Поглядывая в окно на жующих сено быков, Егор молча пил водку и слушал, как Трифон поет под баян бесконечную песню про умершего в море кочегара.
О своей беседе с Антоном Белявским Анисья не сказала Егору, так как успела забыть о ней и не считала ее важной.
Тося Белявская тоже не сдержала слова, данного Зубову. Антон рассказал ей, что Егор и Трифон часто пьянствуют на хуторе Атаманском, и она, зная горячность Зубова, испугалась того, что он встретит яростное сопротивление пьяных парней. Не зная, как предотвратить неминуемую стычку на излучине, Тося побежала к Груне Прохоровой и, волнуясь, стала говорить о поездке Василия.
— Знаешь, Грунечка, — торопясь и глотая слова, сказала Тося, — я боюсь за Василия Кирилловича. Егор давно уже хвалился, что расправится с ним. Нужно что-то сделать, Грунечка, а то там получится такое…
— Они еще не уехали? — бледнея, спросила Груня.
— Кажись, уехали, только в другую сторону, куда-то за шлюз.
— Чего ж мы будем делать? — заволновалась Груня.
— Может, сбегаем до Архипа Ивановича?
— Его нет дома, они с Мосоловым в сетчиковой бригаде.
— Давай, Грунечка, возьмем в правлении дрожки и поедем туда!
— Куда?
— До Архипа Ивановича.
Едва успев накинуть на себя платок, Груня выбежала вслед за Тосей, и обе они прямо по огородам побежали к правлению. Растормошив дремавшего на лавке завхоза, они потребовали коня, запрягли его в дрожки и помчались на озера, где работала сетчиковая бригада деда Малявочки.
Опасения девушек были не напрасны. Собравшиеся у Анисьи парни к полуночи перепились и, еще не выезжая на лов, стали бахвалиться своей силой, ловкостью и молодечеством.
Слушая пьяное хвастовство брата и Егора, Семка Жучков только улыбался. На его глуповатом, заросшем отроческим пушком лице застыло выражение блаженной лени. Он не вмешивался ни в какие разговоры, за весь вечер не сказал ни слова и, умильно поглядывая на вспотевшую Анисью, отпивал из стакана смешанное с водкой мутноватое молодое вино.
— А ты чего молчишь, Семушка? — подмигивая Егору, спросила Анисья. — Иль ты только пить умеешь?
Пухлые щеки Семки зарозовели, он смущенно отодвинулся от пышущей жаром женщины и пробубнил невнятно:
— Мне чего? Мне чего скажут, я то и делаю…
Было уже близко к полуночи, когда Егор, ненадолго выйдя из хаты, вернулся и сказал коротко: