Зубов нахмурился:
— Нет, Архип Иванович, на увольнение Прохорова я своего согласия не дам. Так швыряться людьми нельзя. И обо мне после этого черт знает какие разговоры пойдут: не успел, скажут, приехать, и сразу же разгром учинил. Надо подождать, потолковать с Иваном Никанорычем, объяснить ему как следует, что надо делать…
— Ну, глядите, дело ваше, — пожал плечами Антропов, — вам с ним работать, вам и отвечать. А только сдается мне, что Иван Никанорыч когда-нибудь здорово подведет вас.
То, что говорил Архип Иванович, смутило Зубова, но он пожалел досмотрщика и сказал, что пока остается при своем мнении и Прохорова не уволит.
Зубов проговорил с бригадиром до полуночи, а когда уходил, Архип Иванович проводил его до калитки и сказал, глядя на темные космы плывущих над рекой туч:
— Весна на подходе, Кириллыч. Скоро тронется лед на реке.
Он протянул Зубову руку, подумал и проговорил тихо:
— Одно я могу сказать тебе, Кириллыч. Человек ты молодой и, видать, стоящий. Трудно тебе тут покажется, но линия у тебя должна быть прямая и твердая. Ежели в чем-либо моя помощь потребуется или же ты, как коммунист, будешь нуждаться в поддержке парторганизации, можешь на нас положиться. Мы тебя в обиду не дадим…
Василий возвращался по пустынной темной улице. По всей станице лаяли собаки. Ни в одном окне не светился огонь. С крыш капала вода. Снизу тянуло свежим запахом тающего снега и влажной земли.
Все больше пригревало солнце, лед на реке потемнел и покрылся талой водой. Уже заструились невидимые глазу подземные теплые воды, и ледяная гладь реки побурела, набухла, образуя у берегов отражающие голубое небо проталины. По ночам слышно было, как трещит, лопаясь, лед и как с глухим шумом начинает он первую свою подвижку к низовьям: медленно-медленно сдвинется с места ледяное поле и, словно в раздумье, станет, окруженное тихо плещущей водой. Потом снова подвинется, повинуясь могучему напору речной воды, и снова станет, тихонько потрескивая.
Рыбаки днем и ночью дежурили у реки, дожидаясь, пока ледяное поле оторвется от берегов и, перейдя на плав, заколышется на воде. Рыбакам нельзя было прозевать долгожданные минуты первого весеннего лова: как только поплывет лед по воде, с грохотом станут раскалываться огромные льдины, навалятся одна на другую, начнут сбиваться навалами у берегов, освободят полосы чистой воды, — тут и вырвется с берега смелый рыбацкий баркас и начнется замет длиннейшего, пахнущего смолой невода.
Покуривая, перебрасывать шутками, негромко запевая песни, поглядывая на небо и на реку, ждали рыбаки условного сигнала. Они бродили по двое, по трое, сидели на бревнах группками, расхаживали вдоль берега. Тут же стояли, уткнувшись носом в сверкающие на солнце талые окраинцы, просмоленные дубы, на которых были сложены темные невода. А вокруг, над Тополихой и над Дубками, над Церковным рынком и над Волчьим логом, с криком носились грачи, трещали сороки, и уже хищная скопа, сияя белой, с землистой пестринкой, грудью, парила, распластав острые крылья, над просыпающейся рекой.
На лов были поставлены первая бригада Антропова и третья, сетчиковая, бригада деда Малявочки. Бригада Пимена Талалаева уже вторые сутки находилась на левом берегу у Тополихи, расчищая лучшую в рыбколхозе тоню Таловую.
Одетые в тяжелые брезентовые плащи, овчинные треухи и высокие, подвязанные к поясу, резиновые сапоги, рыбаки Талалаева, бродя по колени в ледяной воде, вытаскивали на берег принесенные водой карчи, покрытые мхом бревна, вырванные из-под плотины «тюфяки» — плотные связки хвороста — все, что несла разбуженная весенним солнцем река и что могло рвать сети и невода, мешать замету и притонению, задерживать добычу.
Сам Талалаев, расстелив у костра плащ и стеганку, лежал, ни во что не вмешиваясь и хмуро посматривая на правый берег. Лед на реке потрескивал, едва заметно двигался вниз, лопался, все больше обнажая темную студеную воду. Светило солнце, снизу, с излучины, дул теплый ветерок.
— Сволочи! — сердито сплюнул Талалаев. — Как взял первенство, так они и зачали меня назад отпихивать. Сами будут рыбу ловить, а я за уборщика управляться должон…
С Тополихи хорошо было видно, как две пары дюжих колхозных быков подвезли к берегу на длинном разводе сверкающую медью и начищенными стеклами пепельно-розовую моторную лодку. На тонкой стальной мачте лодки был приспущен белый вымпел рыболовного надзора.