«Может быть, она просто сумасшедшая? Хотя в жизни не всегда просто отличить, где миф, а где реальность, да и на сумасшедшую Сейко не похожа», — подумал Николас, но спросил ее совсем о другом:
— Почему Ван Кьет так жаждет убить меня?
— Он считает, что вы виновны в убийстве двух солдат в Ку Чи.
— За это он и застрелил Бэй?
— Нет. Он убил ее из любви к искусству. Он и с вас спустил бы шкуру, если бы мог.
Николас наклонился к Сейко.
— Но ты меня спасла и в обиду не дашь, ведь так?
— Правильно, — сказала она с лукавой улыбкой. — Со мной вы в безопасности.
Он обнял ее.
— А почему? На кого ты здесь работаешь?
Она заерзала в его крепких объятиях, почувствовав, что сейчас он начнет расспрашивать ее.
— Почему я должна работать на кого-то, кроме вас?
— Ну, здесь много влиятельных людей, и работать на них престижно. Тем более женщине, да еще японке, иностранке.
— Я не японка. Мой отец — вьетнамец.
Губы девушки раскрылись, голова запрокинулась назад, он почувствовал, как все ее тело бьет сильная дрожь. Она была как в огне. На лице выступила испарина. Вдруг, издав продолжительный стон, она обмякла в его руках.
— Боже мой, — подумал он, ошеломленный, — да у нее оргазм.
Прижавшись к нему, она шептала:
— Еще, еще! Я так хочу тебя!
— Сейко...
Ее раскрытые губы сомкнулись с его губами, а розовый язык сплелся с его языком. В то же время ее рука нежно нажала на выпуклость, образовавшуюся между его ног.
— Я это знала, — проговорила она, задыхаясь. Удовлетворенная улыбка разлилась по ее лицу. — Ты тоже хочешь меня. Я это почувствовала еще в аэропорту, в ту ночь, когда ты улетал в Венецию. Я почувствовала это так остро, что испытала почти физическую боль. — Сейко говорила, а пальцы ее страстно и нежно ласкали его член. — Почему ты удивился, когда я сказала о своих чувствах?
— Да я...
— Не надо, не лги мне. Я знаю, что ты чувствовал, потому что твоя аура дрожала. Все твое существо откликалось на мое чувство, ответное желание нарастало...
— Сейко, ты заблуждаешься, если думаешь...
— Это не самообман, — прошептала она, опускаясь на колени и расстегивая его брюки.
Николас уже не мог контролировать себя. Его возбудил оргазм, который она испытала без физической близости. Огонь всепоглощающей страсти, который горел в этой женщине, воспламенил его, и он уже не в силах был сопротивляться.
Сейко наклонила голову, ее длинные волосы сладострастно скользнули по плечам, когда она взяла его член губами. Это было мучительно-прекрасное ощущение, какого он давно уже не испытывал, и Николас, против воли, гладил плечи Сейко, спуская вниз бретели ее платья. Девушка оголила свою грудь, и когда он крепко сжал ее, издала глубокий гортанный стон. Николас массировал пальцами ее соски, а она полностью вобрала его внутрь. Его чувства в этот момент были настолько необычными и острыми, что он потерял над собой контроль и, дико вскрикнув, извергся в нее. Однако, к его удивлению, не ослабел, а снова налился неистовой силой. Теперь, грубо опрокинув ее, он задрал ей платье до бедер и вошел в нее до предела. Однако это было не обычное совокупление двух молодых и страстных людей. Николас сознавал, что Сейко сливается с ним не только физически, но и духовно. Сердце ее неистово билось, нежная плоть бешено пульсировала, сжимая его член. В глазах стояли слезы, она так извивалась под ним и кричала, что было ясно — она не сумасшедшая, а просто обостренно чувствует его мужскую и человеческую суть. Это была не просто похоть, которую можно удовлетворить сексом. Для этой женщины Николас был всем. Когда она впервые увидела его в клубе Нанги, его тело и душа, слившись вместе, потянули ее к себе и вызвали у нее оргазм.
Когда глубокой ночью Николас и Сейко проснулись, им показалось, что к ним после высокой температуры возвращается сознание. Они еще были в полубреду и не хотели выходить из этого состояния, но окружающая действительность заставила их окончательно очнуться. Из открытых окон было слышно, как кудахчут куры, громыхают грузовики и гремит рок-н-ролл. Из буддистского храма доносилось монотонное пение. В комнату проникала опьяняющая смесь благовоний, запаха жареного мяса, духов, уксуса и гвоздики, сброженной соленой рыбы, человеческого пота и выхлопных газов. Все это делало атмосферу гнетущей и удушливой.
— Я проснулась? — спросила Сейко.
Он откинул с ее лба влажные волосы и поцеловал.
Ее глаза наполнились слезами. Прикрыв обнаженную грудь руками, она отодвинулась от него и тихо сказала:
— Прости меня. Я была как в бреду, сама не понимала, что делаю. Мне нет оправдания...
Он положил руку ей на бедро и почувствовал, как она вздрогнула и, тихо вскрикнув, снова от него отстранилась.
— О Будда, что со мной происходит? — она заплакала. — Я так хотела, так отчаянно хотела тебя, что могла убить, могла бы сделать что угодно... Со мной такого еще никогда не бывало...
Он зажал ей ладонью рот, притянул к себе и начал нежно укачивать.
— Я тоже это чувствовал, еще в тот вечер в аэропорту.
Сейко прижалась к Николасу, и он вдруг понял, что они одно существо, единое целое, и это было опасно. Нельзя позволять себе, чтобы тобой овладела эта волшебная сила, она может лишить воли, расслабить, укачать в своих сладких объятиях. Ему же надо собраться, сосредоточиться и быть готовым к борьбе. Но Сейко представляла для него еще одну ценность — она была самой надежной ниточкой к Абраманову и к тем людям, которые имели отношение к убийству Винсента Тиня.
Пока он принимал душ и отдыхал, Сейко сходила на базар, который был открыт всю ночь, принесла фруктов, овощей и огромную картонную коробку горячей лапши, а также кое-какую одежду для него: несколько комплектов нижнего белья, брюки цвета хаки, белую сорочку, пару крепких уличных ботинок, две пары носков и куртку военного образца. Она обжарила овощи на кунжутовом масле, и они позавтракали в кухне, которая выглядела так, словно ее перенесли сюда из американского дома, построенного в начале семидесятых. Оба проголодались. За едой они помалкивали, изредка поглядывая друг на друга.
— Тебе следует кое-что объяснить, — сказал наконец Николас, отодвигая от себя пустую тарелку. — Я слишком многого о тебе не знаю.
— В таком случае начнем с того, на чем кончили.
— Обо мне ты знаешь довольно много — то, что я ниндзя и при этом тандзян. Ты позаботилась о том, чтобы узнать о Жюстине и моих отношениях с ней.
— Да, признаю свою вину.
Без макияжа Сейко выглядела еще привлекательнее; выражение ее лица стало мягче, создавалось впечатление, что перед ним сидела невинная девочка. Но он постоянно чувствовал их взаимное притяжение, словно они были связаны невидимыми путами.
— Я хочу попросить тебя сделать кое-что... необщепринятое, — продолжил Николас.
Она усмехнулась:
— Разве мы уже не сделали этого?
— Но я хочу заглянуть в тебя еще глубже, быть может, ты обладаешь даром провидицы? Ведь ты же знала, что мы будем вместе...
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Нет у меня такого дара, не бывает видений или предчувствий. Были видения, только связанные с тобой.
— Дай мне, по крайней мере, проверить, Я ведь тандзян и многое могу увидеть.
— Что, например?
— Пока не знаю.
— Можешь узнать мое прошлое или будущее?
— Такой силы у меня нет. И нет ни у кого. Дай мне свои руки. Не бойся.
Он почувствовал, как она расслабляется по мере того, как его духовная энергия вливается в нее. Ее мозг погружался в глубокий сон. Проникнув в глубь ее существа, он увидел, что Сейко не обладает силой озарения. Для того чтобы научиться и овладеть этой силой, ему придется найти Оками. Он отпустил ее руку, и глаза девушки медленно открылись.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. Я ... чувствую себя хорошо. Ты нашел то, что искал?
— Нет.
— А что ты можешь сказать о моей жизни?
— Я о ней знаю не больше, чем прежде. Я уже говорил тебе, что не умею читать мысли.