Николас и Сейко приехали в сайгонский квартал Тан Бин, который находился в десяти милях от Коулуна, китайского торгового района, где Линнер впервые встретился с Бэй. Это было всего два дня назад, а казалось, прошла целая вечность. Справа от пагоды он увидел богато украшенные могилы наиболее чтимых монахов, которые когда-то жили и умерли здесь. Около этих могил им назначил встречу торговец оружием Тимоти Делакруа.
Было раннее утро. В своих бамбуковых клетках щебетали и чистили перышки птицы. Шуршали листьями пальмы. Город просыпался. В воздухе пахло свежеиспеченными хлебцами. Запах этот смешивался с ароматом дыма кадильниц, доносившимся из пагоды. В ней в окружении святых судей и свирепых покровителей ада стояли вырезанные из смолистой древесины статуи Будды во всех его воплощениях. Наступили те прекрасные и очень короткие мгновения, когда ночной поток машин иссяк, а утренний час пик еще не начался. В воздухе разлилась та удивительная свежесть, которая, должно быть, и привлекла первых вьетнамцев на эту некогда райскую землю.
Из пагоды послышалось пение: это монахи приступили к утренней молитве. Мальчик с удовольствием доедал свой пирог и, казалось, не обращал на Сейко и Николаса никакого внимания.
— О чем поют монахи? — спросил Николас свою спутницу.
— О четырех великих истинах Будды: бытие — это несчастье; несчастье порождается эгоизмом и кончается только тогда, когда люди перестают быть эгоистичными. Но для этого они должны пройти восьмиэтапный путь.
— Да, знаю. Они должны найти свое призвание, быть целеустремленными, сосредоточенными, постоянно трудиться, ну и так далее.
Сейко улыбнулась.
— Только не радоваться, о радости здесь ничего не говорится... Таким образом религия надевает на человека духовные кандалы, а жизнь и так достаточно сурова...
— Разве это кандалы, если вера ведет к прозрению?
— Вы говорите как проповедник, а не как бизнесмен.
Они еще немного пофилософствовали, как вдруг внимание Николаса привлек человек, который спешил к ним по саду.
— А вот и тот, кого мы ждем, — воскликнула Сейко.
Это был высокий худощавый мужчина в легком пиджаке и брюках. Он был чем-то похож на лисицу. Его рыжеватые длинные волосы развевались по ветру, кожа была словно выдублена солнцем.
— Ты уверена, что это именно тот человек?
— Абсолютно.
— Тогда все в порядке. Я хотел бы, чтобы ты...
Николас не успел договорить, как заметил боковым зрением какое-то движение. Казалось, что мальчишка, спрятавшись за деревом, кинул в них остатки своего пирога. И тут же внутренним взором тандзяна Николас увидел, что в их сторону плывет нечто похожее на черный прямоугольник, а Делакруа занял позицию для стрельбы.
Щебетали птицы, кричали торговцы, открывающие свои лавки, монахи продолжали распевать благонравные сутры. Казалось, ничто не предвещает беды. И тем не менее вдруг не кусок недоеденного пирога, а какой-то предмет из черной блестящей пластмассы упал на землю рядом с ними. Делакруа вынул правую руку из кармана. В ней было небольшое продолговатое устройство с короткой резиновой антенной, чем-то напоминающее радиотелефон. И тут Николас все понял. Он отскочил от черного прямоугольника, блестевшего на тротуаре подобно волшебной палочке, сбил Сейко с ног и вместе с ней рухнул на землю.
Палец Делакруа нажал на кнопку взрывного устройства.
Мир разорвался на десять тысяч кусков; взрывная волна накрыла Николаса и Сейко, и все вокруг стало белым.
Демонология
Бог покинул нас,
По углам лежат сухие листья.
Все опустело.
Южно-Китайское Море
12° Северной широты — 37° Восточной долготы
Зима,1991 — весна 1992
Абраманов приготовился к смерти. «Туполев-104» содрогался словно подстреленный зверь.
Зеленое небо с каждым мгновением темнело, мимо самолета неслись грязно-серые лохмотья туч, тяжелые дождевые капли пулями барабанили по обшивке фюзеляжа.
— Готовься, — сказал пилот Федоров, — машина теряет управление. Если я не справлюсь, мы рухнем вниз.
Абраманов начал молиться. Внизу бушевали волны Южно-Китайского моря, вдалеке виднелась узкая полоска земли. Это, как сказал ему Федоров, был Вьетнам.
Абраманов не был трусливым человеком. За те годы, что он проработал в обстановке полной секретности в Арзамасе-16 — городе атомщиков, не нанесенном ни на одну карту, он привык к опасности.
Расположенный менее чем в двухстах милях к востоку от Москвы, Арзамас-16 даже после развала великой державы оставался кузницей ядерного оружия России. Еврей по национальности, Абраманов тем не менее занимал в свое время высокий пост в Московском институте атомной энергии имени Курчатова, где коллеги-теоретики относились к нему со смешанным чувством страха и подозрительности — в первую очередь потому, что он был гением не только в теории атома, но и в кибернетике.
— Этот еврей чертовски умен, — часто отзывались о нем коллеги.
— Слишком уж умен, — добавлял В.И.Павлов, назначенный директором института весной 1981 года, — а это значит, что к нему непременно проявят внимание наши враги. Надо отправить его в Арзамас-16, туда к нему наши недруги не дотянутся.
Абраманов разделял мнение тех, кто считал, что коммунистический Советский Союз представляет угрозу для всего мира, и поэтому, прибыв в Арзамас-16, начал потихоньку притормаживать военные разработки. Кроме того, несмотря на систему строгого контроля, ему удалось наладить тайный обмен информацией с Дугласом Серманом, коллегой из ядерной лаборатории УНИМО — агентства по разработке военных систем, которое находилось в штате Виргиния США.
Впервые советский ученый повстречался с Серманом, американским ядерщиком-теоретиком, на одной из тех редких международных конференций, куда с большим трудом удалось попасть — в то время Абраманов еще работал в Курчатовском. Стукачи КГБ проглядели, что он подружился с американцем, их больше всего волновало, что Абраманов сможет установить контакты с делегацией Израиля.
Главной темой тайных переговоров Абраманова и Сермана стало получение трансурановых элементов, что раньше было возможным лишь в теории. Интерес к этой проблеме привел Абраманова к сооружению первой в Советском Союзе установки на быстрых нейтронах. Именно на ней был получен 114м.
«Туполев» встряхнуло еще раз, и машина начала терять высоту, продираясь сквозь чистилище надвигающегося шторма. Небо вокруг самолета было уже могильно-черного цвета. Абраманов прервал молитву, и, повернувшись в кресле, окинул взглядом длинный грузовой отсек. Там возле стен были закреплены два контейнера с необогащенным ураном-238. Это был весьма небезопасный груз.
Трансурановый элемент 114м родился в Арзамасе-16, в пекле построенной Абрамановым установки. Установка эта представляла собой куб с бетонными стенами толщиной в пять футов. Его содержимым приходилось манипулировать с помощью стальных рук, которыми управлял оператор, находившийся на внешнем пульте. Камера была оборудована всеми мыслимыми средствами защиты, даже давление воздуха в прилегающих помещениях было повышенным во избежание утечки смертельно опасных частиц плутония и 114м.
На протяжении ряда лет ученые без особого успеха пытались получить устойчивые трансурановые элементы — вещества с атомным весом тяжелее урана. Изотоп 114м был получен путем обстрела кубика плутония плотным потоком ускоренных нейтронов в аргоновой атмосфере. Это пытались делать и раньше, но только Абраманов сумел добиться достаточной интенсивности нейтронного облучения. В результате был получен ряд элементов с порядковым номером 114, но сохранить их не удавалось из-за мизерного периода полураспада. Остался только один изотоп. Ученый назвал его 114м. Его период полураспада по предварительным подсчетам равнялся десяткам тысяч лет. Абраманова и его группу ждали и другие сюрпризы. Элемент отличался большой насыщенностью «горячими» нейтронами — следовательно, его способность к расщеплению была необычно высокой. А поскольку критическая масса 114м была ниже, чем у урана или плутония, его потенциальная ценность была фантастической. По расчетам Абраманова, он открыл самый мощный и эффективный на Земле источник ядерной энергии.