Уникальные свойства 114м подтолкнули Абраманова к тому, чтобы заниматься им в собственных (а также американца Сермана) интересах. Открытие не только обрадовало ученого, но и испугало. Испугало настолько, что он даже не поделился результатами исследований со своими русскими коллегами. Ему страшно было подумать о том, что его открытие сделает абсолютно могущественной тоталитарную страну, в которой он жил и которую, несмотря на то, что ему представлялись все условия для работы, ненавидел. К тому же эта страна распадалась с чудовищной быстротой, на ее территории то и дело вспыхивали межнациональные конфликты, возникали «горячие точки», стремительно росла и социальная напряженность. Неизвестно было, кто придет к власти в России завтра и в чьих руках окажется его выдающееся, но смертоносное открытие. Оставалось одно: бежать из этой охваченной разбродом и волнениями страны.
С большим Трудом Абраманову удалось сохранить в секрете то, что он делает — слежка за сотрудниками в Арзамасе-16 была уникальной. Но все же он смастерил два контейнера из необогащенного урана, которые позволили защитить 114м трехдюймовым слоем тяжелого металла. Это все, что он мог сделать в сложившихся обстоятельствах. Каждый контейнер весил довольно много, облегчить его не удавалось, так как надо было сохранять между блоками элемента зазор в два фута. От одной мысли о том, что может произойти, окажись блоки чуть ближе друг к другу, Абраманова прошибал холодный пот.
...Темная поверхность моря казалась с высоты твердой, как дверца стального сейфа, она грозила гибелью, и Абраманов вдруг осознал, что совершил в своей жизни страшную ошибку — бежал из России.
Он заручился помощью знакомого летчика, полковника ВВС, который подобно Абраманову не хотел больше жить в нищей и нестабильной стране. Вдвоем они разработали план побега. Затем Абраманов буквально чудом — вся корреспонденция в Арзамасе-16 просматривалась — связался с Дугласом Серманом и известил его о скором прибытии.
В это время летчик Федоров получил задание перегнать через всю страну — из Москвы на военный аэродром под Владивостоком — двухместный учебный истребитель МиГ-29УБ, и он предложил ученому лететь с ним. Штат Виргиния, как известно, находится на востоке Америки, Абраманову предстояло проделать большой путь, но выбора не было, и он согласился.
Перед летчиком стояла сложная задача — избежать зоны действия русских и вьетнамских пограничных радаров, Абраманова же больше всего беспокоило, как незаметно провезти с собой контейнеры со смертоносным 114м, Федоров получил во Владивостоке задание перегнать в ремонт «Туполев-104», старый транспортный самолет, и решил лететь на нем сначала в радиусе действия радаров, затем, снизившись над береговой чертой, исчезнуть с экранов. Но перед этим надо было дать сигнал бедствия. План был такой: в то время, когда спасательные самолеты устремятся по этому сигналу на север, он поведет свою машину в противоположном направлении — на юг.
При царившем на аэродроме — как, впрочем, и во всех ВВС, — бардаке, Федорову и Абраманову не составило особого труда незаметно для всех перегрузить контейнеры с 114м в «Туполев». И теперь, когда самолет терпел бедствие, Абраманов с ужасом думал и о том, что может произойти, если блоки 114м соприкоснутся друг с другом или при аварии будут повреждены их защитные контейнеры.
— Не могу справиться с машиной, — крикнул Федоров, подтвердив худшие опасения Абраманова. — Мы падаем!
Полковник поспешно отстегивал ремни, ученый все сидел, парализованный ужасом. Думал не о себе — о 114м.
«Туполев» завалился в сильный крен, его нос опустился словно груженный свинцом. Самолет швыряло во все стороны.
— Надо прыгать! — крикнул Федоров в ухо Абраманову. Тот словно в трансе покачал головой, не сводя взгляда с контейнеров.
— Груз...
— На хер твой груз, кретин! — рявкнул Федоров, толкая ученого к люку. — Автопилот не удержит машину. Еще две секунды — и прыгать будет поздно!
Летчик открыл люк. Дождь и ветер пулеметной очередью ворвались внутрь самолета, на мгновение оглушив Абраманова.
— Ну! — крикнул Федоров.
— Я не могу! Я...
Летчик вывалился из люка, и Абраманов словно во сне увидел, как раскрылся его парашют. Через секунду ученого вышвырнуло из машины и понесло в самое сердце урагана. Кувыркаясь словно игрушка, оглохший, насквозь промокший, ученый никак не мог нащупать вытяжное кольцо. Его охватила паника, но все же он успел увидеть, как недалеко от него мелькнуло и куда-то исчезло темное брюхо «Туполева». Наконец Абраманов поймал пластмассовую скобу и дернул за нее. Резкий рывок затормозил падение. Под ногами бурлили волны, а где-то правее белел купол парашюта Федорова. Напряжение, которое сковало ученого, постепенно спадало, но тут он увидел, как бешеный порыв ветра швырнул летчика в сторону, купол его парашюта лопнул по швам и мгновенно превратился в лохмотья. Федоров камнем полетел вниз. Абраманов жутко закричал, но его никто не услышал. Его начало рвать. Он думал о том, что Федорову повезло — его смерть оказалась мгновенной. Ему же самому еще долго придется барахтаться в волнах, конец же будет все равно один — он утонет... Однако парашют Абраманова выдержал. Ветер гнал его над морем. И тут ученый снова увидел над собой китовую тушу «Туполева». Через секунду самолет врезался носом в воду. Сквозь рев урагана Абраманов услышал скрежет рвущегося металла, ощутил ударную волну как от взрыва бомбы и коснулся воды — недалеко от самолета и его опасного груза. Что-то хрустнуло, боль пронизала его тело. Он сломал ногу, но не успел этого осознать — налетевшая волна подмяла Абраманова под себя.
— Мы почти на месте, — проговорил Абраманов.
Рок полной грудью вдохнул морской воздух, наполненный ароматами фосфора, соли, гниющих водорослей и рыбы. Катер раскачивался на сине-зеленых волнах.
Рок оторвался от своего любимого занятия — чистка автоматической винтовки М16А1, с которой он никогда не расставался, бросил взгляд на ученого, ковылявшего по палубе и подумал о том, что их путешествие было недолгим, хотя, с другой стороны, до его конца еще многое могло случиться.
Рок провел в Азии столько лет, что она стала для него второй родиной. Свою первую родину он вспоминал редко, но каждый раз со смешанным чувством страха и гнева. До сих пор ему снился отец — пьяный, вновь потерявший работу.
— Ну что? — орал ему он. — Нас с тобой двое, малый, ты да я, и никакой мамочки, чтобы защитить твою вонючую задницу!
Отец срывал с мальчишки одеяло и отвешивал ему такую затрещину, что Рок чуть не вылетал из кровати. Избиение продолжалось. Было ли это только во сне, или на самом деле?
Рок вспоминал день, когда он сквитался с отцом, приехав в первый и последний раз домой, отслужив в армии. Стремительный хук левой — и отец рухнул на мостовую перед домом в Питтсбургском гетто, где прошло детство его сына.
— Отец только мрачно ухмыльнулся и сплюнул кровь.
— Долго же я, твою мать, этого ждал! — выговорил он наконец. — И помни, малый, это я сделал тебя таким, какой ты есть.
Теперь, стоя на качающейся палубе, Рок смотрел на ученого, вспоминая о том, как полгода назад один из его патрульных катеров выловил русского из штормовых волн. Тогда нога у Абраманова была сломана во многих местах. Рок устроил его в хорошую клинику, где ученого вылечили. Абраманов немного хромал, но это была ерунда по сравнению с тем, что сделал для него Рок — спас от неминуемой гибели и дал возможность оправиться от всего пережитого. За это ученый был безгранично ему благодарен.
Рок облокотился о борт рядом с Абрамановым, снял темные очки и прищурился. Первые ряды дождевых облаков наползали на солнце; свет померк и приобрел свинцовый оттенок.
— Если погода не станет хуже, мы в течение часа спустим робот к самолету.
Рок уставился в воду, пытаясь разглядеть русский самолет, лежащий на краю подводной расселины. Но, конечно же, ничего не увидел — вода была непроницаемо темной.
Когда они выходили в море, шторм уже приближался. Капитаном патрульного катера Рока был маленький вьетнамец, знавший эти воды лучше иных старожилов.