— Если шахта будет сужаться и дальше, — сказал Кроукер, — нам придется вернуться.
— Этого делать нельзя, — возразил ему профессор. — Другого пути нет!
Веспер, которая шла первой, резко остановилась.
— Смотрите!
Кроукер взглянул из-за ее плеча. Впереди, в полу шахты, была видна огромная дыра, через которую струился свет, пропадавший во тьме.
— Мне кажется, отверстие очень большое, нам через него не перебраться, — вздохнула Веспер. Кроукер покачал головой.
— Думаю, я смогу перелезть.
— Вы упадете и разобьетесь, — замахал руками Серман. — Нам придется спуститься вниз.
— Что? — обернулся Кроукер.
Веспер взглянула на Сермана.
— Но я слышу шум турбин впереди.
Доктор кивнул.
— Там находится система внутренних отводящих вентиляторов, к которым мы не сможем подойти близко. Они вентилируют горячие камеры, где ученые работают с плутонием и трансурановыми элементами. Вентиляторы отводят зараженный воздух в водные камеры. Если мы какое-то время будем вдыхать его, то почувствуем себя так плохо, что не сможем идти дальше, а через несколько часов просто умрем.
Веспер и Кроукер обменялись взглядами, потом, заглянув в пропасть, женщина сказала:
— Очень глубоко, спускаться придется долго. — Она повернулась к Серману. — Вы уверены, что другого пути нет?
— Уверен. Может быть, поэтому никому из беглецов так и не удалось выбраться отсюда.
— Ничего не поделаешь, будем спускаться, — мрачно произнес Кроукер, и Веспер кивнула в знак согласия.
Николас надеялся, что сумеет зажечь свою одежду сигарой, которую бросил Мик. Охранники переполошатся, станут вытаскивать его из клетки, а как раз это ему и нужно. Но загорится ли одежда? Наверняка помешает тропическая влажность, от которой его одежда давно отсырела. Но был и другой выход. Делать то, что он задумал, ему не хотелось, но Николас постарался подавить собственное сопротивление. Он по-прежнему слышал раскаты кокоро, раздающиеся в его мозгу, и надеялся, что сумеет отвлечь свой дух от будущей боли и страха. Используя силу Акшары, Николас стремился как можно дальше отвести Кширу, темную сторону тау-тау, глубже спрятать ее в глубине души.
В углу клетки, где были свалены человеческие кости, находились высохшие экскременты. Он присел на корточки и, пока мочился, подобрал сухое вещество и растер им правую руку, плечо и правую половину груди. Потом поднялся и, прижав тлеющий окурок к предплечью, увидел, как вспыхнули засохшие экскременты.
Николас начал гореть.
Он отбросил окурок и испустил пронзительный вопль. Но охранники уже бежали к нему со всех ног. Один из них отпер клетку, вскочил внутрь, чтобы вытащить Николаса.
Глубоко погрузившись в тау-тау, он чувствовал жар, но не боль.
Сначала горели только экскременты, потом занялись волосы на теле, под ними начала трещать и лопаться кожа. Когда к нему приблизился охранник, Николас изо всех сил ударил его локтем в солнечное сплетение, а затем набросился на второго. Но первый охранник быстро пришел в себя; тогда Николас развернулся и, схватив его левое запястье правой рукой, выкрутил его, затем повернул вверх приемом ирими. Кость хрустнула, и охранник потерял сознание.
Второй охранник вытащил пистолет. Ребром ладони Николас ударил его по тому месту у края запястья, где находится связка нервов. Охранник выронил оружие, а Николас нанес ему удар в горло, прямо под подбородок, сокрушая кадык. Охранник задохнулся и упал на колени.
Все это произошло в одно мгновение. Два оставшихся охранника оторопели, увидев, что сделал горящий узник с их товарищами. Палец третьего охранника застыл на спусковом крючке, и в этот момент Николас бросился на него и, развернувшись, нанес сокрушительный удар по ребрам.
Четвертый охранник начал в панике палить из своего автомата. Но Николас, подхватив парня со сломанными ребрами, прикрылся им, как щитом, и, свернувшись клубком, бросился на противника сбоку. Сообразив, что стреляет по своему товарищу, четвертый поднял дуло своего автомата, и в этот момент Николас нанес ему резкий удар ступней по ноге, разбив парню коленную чашечку, затем ударил его в ключицу, и охранник повалился на землю.
Николас подобрал автомат и помчался по площадке, смахивая с руки горящие экскременты. Большую часть огня он уже погасил, когда катился по твердой земле; теперь старался подавить боль и не вдыхать смрад горящей плоти. Пока Николас бежал зигзагами по двору, он все время спрашивал себя, с какой целью Мик Леонфорте бросил окурок рядом с клеткой. Вне всякого сомнения, Мик сделал это намеренно. Хотел ли он, чтобы узник спасся, если да, то почему? Впрочем, на этот счет у Николаса были кое-какие догадки.
После его побега из клетки в городе начался переполох. Услышав стрельбу, люди, которые загружали машины, бросились вслед за Николасом. Он нырнул за угол тростникового сарая и, прицелившись в последний грузовик в колонне, выстрелил в топливный бак. Взрыв потряс внутренний двор. Беглец выскочил из своей засады и устремился к двери, за которой, как он видел, скрылся Мик. Он достиг ее, когда раскаты взрыва все еще гремели кругом и клубы черного маслянистого дыма скрыли из вида ближайшее здание.
Николас думал, что окажется в офисе или жилом помещении, но вместо этого очутился в прихожей со стеклянными стенами, которая вела в лаборатории, где поддерживался искусственный климат. Он спустился вниз по бетонной лестнице и прошел через две металлические двери. Здесь было прохладно, никакой влажности, и он понял, что дышит воздухом, прошедшим через замкнутый цикл. Все еще находясь в тау-тау, Николас вспомнил слово в слово детальное описание лабораторного комплекса, которое дал ему ученый Ниигата. Подробный план здания отчетливо запечатлелся в его мозгу, и беглец направился прямо в лабораторию Абраманова.
Из-за угла выскочили два человека с автоматами. Николас бросился прямо на них. Ногой ударил одного в пах, а сам врезался во второго. Ствол автомата отклонился, всех обдало дождем из осколков бетона. Свет в коридоре замерцал. Один из вооруженных людей поднял автомат вверх, намереваясь ударить им Николаса по голове, но тот схватил оружие и толкнул нападавшего. Человек потерял равновесие, повалился на Николаса, а он с силой ударил его в горло и бросился бежать вперед. Когда перед ним появилась стальная дверь, он вышиб ее плечом. Дверь с шумом открылась, Николас влетел в лабораторию и увидел Абраманова. Он стоял на коленях, и Николас понял, что опоздал: ученый был ранен в желудок; Рок избрал для него крайне мучительную смерть.
— Абраманов! — крикнул беглец и окутал еврея своим тау-тау. Николас знал, что не сможет спасти ему жизнь, но хотел хотя бы облегчить страдания умиравшего.
Ученый вздохнул, почувствовав облегчение, и, еле шевеля губами, спросил:
— Кто... это?
— Где «Факел»?
— Рок... Рок взял... — Лицо Абраманова побелело от большой потери крови. Николас видел, что жизнь покидает его. Даже у тау-тау были свои пределы.
— Где Рок?
— Снаружи... во дворе... — Глаза ученого закрылись, он повалился на пол и все же успел сказать: — Вы не знаете... их больше... — Николас подхватил Абраманова, хотел спросить его что-то еще, но ученый был уже мертв.
Токио — Виргиния Плавучий Город
Каждую пятницу ровно в шесть часов вечера Тецуо Акинага посещал о-фуро, общественные бани, которые его отец выстроил несколько десятилетий назад. Он брал с собой не меньше дюжины вооруженных людей, которые шныряли по бане, словно рабочие муравьи, осматривая все закоулки.
Акинага гордился о-фуро, выстроенной его отцом. Сам он не был способен на такие великодушные жесты и не очень-то думал об общественном благе, так как совсем не стремился к тому, чтобы его любили и почитали. Он был вполне удовлетворен статусом отщепенца и отнюдь не стремился слиться с массами. Еженедельное паломничество в о-фуро было лишь обрядом почитания памяти отца, которого члены его клана без конца воспевали.
Снимая одежду в раздевальной комнате, отделанной кедром, Тецуо думал о том, что отец, при жизни управлявший делами клана глупо и бездарно, после смерти, как ни странно, был возведен в ранг едва ли не императора, что, впрочем, вполне соответствовало характеру японцев, которым всегда необходимо кого-то обожествлять. Поэтому в свое время Акинага и решил создать в клане Сикей культ Цунетомо. Этот культ усиливал его влияние и укреплял положение оябуна. Взяв за образец сегунат Токугавы, длившийся двести лет, Тецуо решил, что его потомки должны быть оябунами рода Сикей все грядущие десятилетия. Нет, он не позволит совершить у себя что-нибудь вроде того хитрого переворота, который сотворил внутри клана Ямаути Микио Оками, изгнав Сейдзо и Мицуба Ямаути и заменив их Томоо Кодзо, человеком, не имевшим никакого отношения к династии.