— Зайдите и закройте двери, Хадзи-сан.
— Хай.
Пока Хадзи шел по кабинету и усаживался в металлическое кресло, то самое, в котором он сидел еще совсем недавно, придя сюда со своими финансовыми проблемами, Усиба открыл ящик своего стола и взглянул на запертую металлическую шкатулку, вделанную в ящик. В тот день, когда он узнал, что болен раком, Наохиро положил в шкатулку некоторые предметы, которые счел необходимым держать под рукой. Возможно, думал он в тот день, ему не придется ими воспользоваться, и даже не доведется открыть шкатулку, но, так или иначе, само присутствие этой шкатулки действовало на него успокаивающе.
— Как шла работа в последние недели, Хадзи-сан? Боюсь, моя занятость мешала мне быть в курсе событий.
— Все нормально, нет никаких проблем, — ответил Хадзи. Он немного нервничал, так как ему далеко не каждый день приходилось беседовать с глазу на глаз с дайдзином. — Правда, есть кое-какие разногласия относительно создания нового картеля. Я жду подтверждения о соглашении по микросхемам из отдела электроники в бюро машиностроения и информатики. В этом деле, конечно, участвует и отдел внешней торговли, поэтому решение вопроса требует времени.
— Да, да. Разумеется. — Когда-то разговоры на эти темы Усиба вел с большим интересом, который, видимо, испытывал сейчас Хадзи. Дайдзин же в глубине души оставался теперь абсолютно безразличным, хотя вопросы, которые они обсуждали, требовали немедленных решений. Дайдзин ничего не ответил Хадзи. Он молча смотрел на шкатулку, потом открыл ее маленьким медным ключом. Внутри находилось аккуратно сложенное черно-синее кимоно. Наохиро вынул его. Под ним лежал вакидзаси — длинный ритуальный кинжал в кожаном футляре.
— Прошу извинить меня, Хадзи-сан, — вставая, сказал Усиба. — Мы продолжим нашу беседу позже, а сейчас подождите меня минутку. Дайдзин направился в помещение, где находилась его личная картотека, и вернулся оттуда одетым в кимоно.
Пораженный Хадзи вскочил на ноги.
— Нет, дайдзин!
— Ваш долг помочь мне, — просто сказал Усиба. — Это канредо.
По лицу Хадзи пробежало выражение невыносимого страдания, потом оно исчезло. Молодой человек поклонился.
— Слушаю, вас, дайдзин.
Усиба босиком вышел на середину комнаты и встал на колени, разложив на полу аккуратными концентрическими кругами складки кимоно. Потом извлек из глубин своего одеяния вакидзаси, дал знак Хадзи и мягко сказал ему:
— Это ваш последний урок. Вы должны принять всем сердцем то, что должно произойти.
— Да, дайдзин. — Молодой человек встал на колени рядом с Усибой.
— Вы должны знать и верить в это.
— Слушаю вас, дайдзин.
Усиба закрыл глаза, готовя себя к самому важному событию — к смерти, и думал о том, что по иронии судьбы лишает себя жизни не для того, чтобы избавиться от унизительной агонии на последней стадии рака, а чтобы освободиться от ловушки, хитроумно расставленной ему Тецуо Акинагой. В первом случае принять смерть ему было бы легче, чем во втором. И еще он думал о Микио Оками, и сердце его наполнялось скорбью: он помогал в подготовке к убийству единственного человека, который мог бы спасти их всех от их общего врага Акинаги, притаившегося среди них, как змея.
— Вы готовы? — спросил Усиба.
— Да, дайдзин.
Последний, о ком он вспомнил, был Танака Джин, и Усиба почувствовал глубокую грусть оттого, что им суждено расстаться. Они были похожи на двух путников, которые встретились на безлюдной горной тропе, вдали от дома, и пришли друг другу на помощь из простого человеческого сострадания. Потом Усиба стал повторять про себя стихи, они помогли ему окончательно сосредоточиться. Наконец, отдав дань поэзии и еще раз почувствовав ее пленительную красоту, он вонзил вакидзаси в нижнюю часть живота. Как ни странно, кроме мгновенной боли, он не ощутил ничего, но слегка пошатнулся, по его телу пробежала дрожь. И тогда Хадзи, наклонившись вперед, положил свои руки поверх рук Дайдзина. Губы молодого человека двигались, как в молитве. «Кому он молится?» — подумал Усиба.
Через несколько мгновений, вдвоем, соединив свои усилия, дайдзин и Хадзи завершили начатое.
Усибе казалось, что он сотворен из воды, которая начала испаряться, и почувствовал, как поднимается над полом. Посмотрел вниз и увидел бледного Хадзи, сомкнувшего руки на рукоятке вакидзаси. «Странно, что это он делает?» — в последний раз подумал Наохиро и умчался прочь. Теперь его существо было наполнено сумерками, сиянием цветущей вишни и теплым осенним дождем...
Плавучий Город — Токио — Виргиния
Клетка стояла на плотно утрамбованной земле в углу огороженной площадки, вокруг которой разместились главные здания Плавучего города. Справа от нее был дом, где жили Рок и Мик Леонфорте, а слева — строение с лабораториями по исследованию быстрых нейтронов. Их Рок построил для Абраманова. Там находились горячая камера, хранилище для уже полученных крупиц элемента 114м, где, как спящая змея, лежал «Факел».
В клетке пахло, как в склепе. Ее земляной пол был запачкан кровью и экскрементами, а в одном ее углу, словно по прихоти декоратора с кладбищенским чувством юмора, очищенное от плоти и сухожилий, лежало человеческое бедро.
Рок подобрал эту кость, введя в клетку Николаса, и теперь то и дело хлопал ею по своей мясистой ладони. Полдюжины его людей, вооруженных автоматами АК-47 русского производства, окружили клетку. Охранников явно было больше, чем нужно, но перед узником разыгрывалось шоу, демонстрировалась сила. Еще раньше эти люди тщательно и грубо обыскали Николаса. И когда Рок вошел к нему в клетку безоружным, почему-то посчитали это проявлением мужества, хотя всем было понятно, что Року здесь ничего не грозило.
Во время путешествия в Плавучий город Николасу не давали ни есть, ни пить. Когда его посадили в машину Рока, ему завязали глаза, а потом он почувствовал резкий укол во внутренний сгиб локтя. Николас постарался максимально сосредоточиться, как делал это раньше, когда при помощи своего тау-тау стремился усилить обмен веществ в организме русского Павлова и разложить введенные ему препараты, прежде чем они окажут транквилизирующее воздействие на его организм.
— Вижу, ты очнулся, — дружеским тоном сказал Рок. — Ну, мы это скоро поправим. — Он оглядел Николаса с любопытством хирурга, занимающегося пластическими операциями. — А пока тебе, возможно, будет интересно узнать, сколько важных людей провели здесь свои последние дни. Любопытно, что реакция на обращение с ними была у всех совершенно различной. Полагаю, будь я ученым, я мог бы провести исследование человеческого духа в условиях тягчайшего тюремного режима. — Он еще раз ударил человеческой костью по ладони. — Но за меня это делал До Дук, мой партнер.
— Он был убийца.
Рок улыбнулся.
— Мы все здесь убийцы, Линнер, и ты, и я, так же как и До Дук. Не думай, что можешь отделить себя от нас.
— Но До Дук был не такой, как ты. Его воспитывали вьетнамские нунги; он взял священную белую сороку своим талисманом и был осужден этим Божьим посланцем. И больше того, я знаю, что его влекла к себе женщина, женщина, которую он по-настоящему любил, несмотря на всю кровь и боль, которую ему пришлось вынести. Я знаю твоего друга До Дука лучше, чем ты думаешь, и это заставляет меня удивляться тебе.
Рок ничего не ответил; на его непроницаемом лице невозможно было прочесть ни одной мысли.
— Удивляйся чему хочешь, — сказал он наконец. — Наорать на твое удивление.
Он протянул руку сквозь прутья клетки, и один из охранников вложил в его ладонь шприц. Затем Рок подошел к Николасу, на которого были направлены стволы АК-47.
— Насрать на твои мысли, насрать на твой интеллект! Точка.
Глядя в глаза Николасу, он вонзил шприц в его руку и нажал на поршень.
— И насрать на тебя.
Рок вышел из клетки, заперев за собой дверцу, поднял свое ракетное ружье и направил его на Николаса. Но все-таки в нем происходила борьба — Николас чувствовал это всем своим существом, как будто время повернулось вспять, и они оба снова были на войне. В известном смысле так оно и было. Война стала для Рока смыслом его существования. У этого человека была масса причин, чтобы оставаться здесь, в Юго-Восточной Азии. Николас готов был поспорить, что жизнь в Штатах была бы для Рока хуже смерти — сущий ад. Там его крылья были бы подрезаны правилами, ограничениями, законами.