— Я думала, что театр светится огнями и сверкает, и вообще похож на волшебную сказку, — сказала она.
— Вечером это так и будет, — успокоил ее Энди. Теплые, гибкие пальчики держались за его руку. — Вечером театр действительно похож на волшебную сказку. Тогда все лампы зажжены, много публики и играет музыка.
— Где кухня? — спросила миссис Хоукс.
Энди проворно открыл маленькую дверцу под сценой и сделал знак рукой. Партинья, грузно ступая, последовала за ним. Последней шмыгнула Магнолия. Кают-компания и камбуз помещались под самой сценой. Поперечные балки были настелены так низко, что даже Энди принужден был нагибаться, проходя под ними, а Магнолия могла свободно достать до них пальцами. Впоследствии казалось совершенно естественным, что команда и актеры «Цветка Хлопка» входят в кают-компанию, почтительно согнувшись, как бы заранее принося благодарность за предстоящую трапезу.
В кают-компании стояли два больших стола, каждый примерно человек на десять, и в самом конце третий, поменьше, человек на шесть.
— Это наш стол! — смело заявил Энди.
Партинья фыркнула. Но чуткий Энди сразу заметил, что в ее фырканье несколько меньше неудовольствия, чем полагалось бы ждать от жены.
По пути из кают-компании на камбуз капитан Хоукс позволил себе несколько пояснений:
— Джо и Кинни — она стряпает, он подает, моет посуду и тому подобное, — обещали приехать к апрелю. Оба служили на «Цветке Хлопка» не меньше десяти лет. Камбуз только что отремонтировали. Какая в нем чистота! Просто игрушечка! Посмотри на плиту!
Хитрец Энди!
Партинья Энн Хоукс посмотрела на плиту. Что это была за плита! Широкогрудая, вместительная, просторная, напоминающая какое-то громадное черное млекопитающее, готовое кормить своей грудью бесчисленное множество голодных горшков и кастрюль. Она действительно сияла чистотой. Всякому должно было быть ясно, что на ней и в ней могут приготовляться только нежные, питательные, вкусные вещи. Над плитой и по трем остальным стенам висели на особых крюках кастрюли, сковородки и котелки всевозможных размеров. В углу стояла запасная керосиновая плита.
— Для горячей закуски после спектакля, — объяснил Энди, — кофе, яйца. Чтобы не топить зря большую.
Казалось, Парти Энн усиленно соображала что-то. Потом на лице ее появилось выражение радостной задумчивости. Заметив это, она попыталась замаскировать свое настроение:
— И все это для каких-то бездельников! Ваше хозяйство будет стоить уйму денег! Вот что!
— Оно и даст уйму денег! — радостно возразил Энди.
Пробегавшая по камбузу черная кошка, гибкая, сытая, с лоснящейся шерсткой, посмотрела на супругов Хоукс янтарно-желтыми глазами, остановилась подле Партиньи и, выгнув спину, потерлась об ее юбку.
— Для мышей, — сказал Энди.
— Брысь! — крикнула Парти. Но в голосе ее слышались мягкие нотки, и кошка не двинулась с места.
Впервые перед ее взором было царство, о котором до сих пор она могла лишь грезить во сне. Джо и Кинни — ее подданные. Массовая закупка провизии. Сделай это! Сделай то! Может быть, Энди даже переусердствовал.
— Но где же ребенок? Где? О господи, Хоукс!
Партинья уже вообразила, что дочь упала в реку. Впоследствии ей суждено было беспрестанно дрожать за Магнолию, которая иногда в самом деле падала в воду, просто из озорства, подобно тому как другие дети убегают играть в то место, которое, в силу тех или иных соображений, считается запретным.
Энди стрелою вылетел из кухни. Подобрав юбку, миссис Хоукс поспешно проплыла за ним, выкарабкалась из оркестровой ямы и услышала, наконец, звук голоса, похожего на голосок Магнолии. Девочка стояла на сцене и говорила что-то:
— Неужели вы действительно так думаете?.. Моя девочка ужасно непослушна... О дорогая, мы так богаты! Мороженое подается у нас за завтраком, обедом и ужином!..
На ней была материнская тальма и неизвестно откуда взявшийся берет с черной эгреткой. Тальма волочилась по пыльным подмосткам. Черная эгретка раскачивалась с такой же важностью, с какой относилась к своему дебюту юная артистка. Магнолия плавным движением подняла правую руку, изящно согнув при этом мизинчик.
— Изволь сию же минуту убраться оттуда, Маджи Хоукс!
Партинья повернулась к Энди:
— Вот что случается, когда ребенок попадает в нечестивое место! Тоже актриса!
Энди покрутил усы. Подойдя к сцене, он протянул руки Магнолии. Девочка улыбалась со сцены. Она разрумянилась и вся сияла.
— Ты была так же хороша, как когда-то был хорош твой отец! Это не комплимент.
Он снял ее со сцены и поставил на пол. Когда Партинья сорвала с нее тальму и вперила гневный взор в эгретку, Энди почувствовал, что для сохранения только что завоеванной позиции необходимо использовать новый маневр. Ведь он был прирожденный актер!
— Где ты взяла этот берет, Магнолия?
— Там.
Она указала рукой на ряд дверей, расположенных за сценой:
— Я нашла его в одной из этих комнаток. Что это за комнатки, папа?
— Уборные актеров, детка. И в то же время — спальни. Не хочешь ли взглянуть на них, Парти?
В сопровождении насупившейся Партиньи он поднялся на подмостки и распахнул одну из дверей. Парти Энн увидела крошечную каютку, в которой помещались, однако, узкая кровать, маленький шкаф и умывальник. Над кроватью были приколочены удобные полки. На окне висели ситцевые занавески. Из окна открывался вид на реку и берег. На стене красовались: цветной календарь и несколько пожелтевших от времени фотографий и картинок, вырезанных из журналов. В маленькой комнатке было опрятно, уютно и, как это ни странно, просторно. Должно быть, впечатление простора создавалось благодаря открытому окну, в которое видны были вода и небо.
— Во время спектакля — это уборные артистов, — пояснил Энди. — В остальное время — спальни.
Окинув быстрым взглядом каюту, миссис Хоукс сделала презрительную гримасу.
— Неужели ты воображаешь, что я буду жить в такой конуре?
В первый раз, и притом бессознательно, заговорила она о такой возможности.
Держась за юбку матери, Магнолия широко раскрытыми глазами осматривала каюту:
— Мне здесь ужасно нравится! Я бы так хотела жить здесь! Здесь есть все — и кроватка, и шкафчик, и...
Энди поспешил остановить ее:
— Я вовсе не думал, что ты станешь жить здесь, Парти. Пойдем-ка дальше. Но пока помолчи. Успеешь поворчать и потом, если захочешь. Положи на место берет, Магнолия.
Они снова прошли через сцену и направились к лестнице, ведущей на балкон. Впереди шел Энди, за ним с похоронным видом шествовала Партинья, а за ними, кружа между рядами кресел, бежала Магнолия. На балконе девочка снова едва избежала неминуемой, как утверждала Парти Энн, смерти: желая хорошенько рассмотреть сверху зрительный зал и сцену, она все время перевешивалась через барьер.
— Присматривай же за ребенком, Хоукс! Клянусь, ноги моей не будет больше на этом пароходе!
Однако в тоне ее не чувствовалось твердости. Когда же она увидела две верхние комнаты, прилегающие к балкону, две квадратные комнаты, из которых каждая была ничуть не меньше ее собственной спальни в Фивах, капитану Энди стало ясно, что крепость вот-вот капитулирует. Кухня пробила броню. Комнаты довершили победу. Между комнатами была устроена маленькая ванная. В каждой комнате было по два окна и свободно умещались кровать, шкаф, качалка и печка. На окнах висели занавески. Полы были устланы циновками. И тут Парти сделала нечто, вообще говоря, удивительное, но для нее характерное. Подойдя к шкафу, она провела по нему пальцем, потом критически посмотрела на этот палец и издала языком тот прищелкивающий звук, которым у всех народов выражают неодобрение.
— Ну и пыль! — сказала она. — Основательной уборки требует твой пароход! Каждую занавеску необходимо выстирать или выгладить!
Руководимый инстинктом самосохранения или внезапным наитием сверхчеловеческой мудрости, капитан Энди не возразил ни слова. Из соседнего помещения послышался радостный крик: