— Неужели это моя комната?
Парти сделала еще несколько шагов:
— Посмотрим! Посмотрим!
Энди шел за ней на цыпочках, боясь нарушить очарование.
— Говори же скорей! Моя ли это комната? Посмотри, здесь вместо окна — дверь! По лесенке можно спуститься прямо в реку!
— Чрезвычайно удобно, чтобы упасть в воду и утонуть без свидетелей!
Но девочка была вне себя от волнения. Она не могла терпеть дольше. Подбежав к нахмуренной Парти, она стала теребить ее за тальму:
— Мама, скажи, мы будем жить здесь?
— Посмотрим.
Отец и дочь обменялись взглядом, выражающим комическое отчаяние. У Магнолии стало вдруг не по годам взрослое выражение лица.
«Ну и женщина! Но ведь мы справимся с нею? Если ты готов продолжать борьбу, я буду бороться тоже», — казалось, говорили ее глаза.
— Можно выкрасить стены и мебель в любой цвет, — заметил Энди.
— В синий! — воскликнула Магнолия.
— И сделать новые занавески в тон комнате. — Помимо всех прочих талантов, у капитана Энди было прекрасное чувство цвета и линии.
Парти безмолвствовала. Губы ее были плотно сжаты. В отчаянном взгляде, которым снова обменялись Энди и Магнолия, не было больше ничего веселого. Они печально вышли из комнаты, прошли через балкон и спустились по лестнице, храня молчание, как на похоронах. Внизу, у средней палубы, похожей на галерею, послышался женский смех. Перед глазами Парти Энн мелькнули два видения, несомненно женского пола, в ярком оперении. И не успела она опомниться, как оба видения набросились на ее законного супруга, капитана Энди Хоукса, и принялись целовать его. Младшая, красивая, поцеловала его в левую бакенбарду. Старшая, некрасивая, — в правую.
— О дорогой капитан Хоукс! — застрекотали они. — Вы удивлены, не правда ли? И рады? Скажите же, что рады! Мы приехали из Каира только для того, чтобы посмотреть на вас и на ваш театр. С нами Док!
Энди любезно обнял за талию обеих:
— Рад... это не то слово!
И в самом деле, это было не «то слово», ибо рядом с ним и дамами стояла Партинья, сразу сделавшаяся выше, шире, внушительнее и сильно напоминавшая грозовую тучу. В ответе Энди звучали одновременно бравада и боязнь.
Магнолия сразу узнала красивую молодую актрису в шляпке с розами и ту другую, темноглазую, давшую ей совет не улыбаться слишком часто. Она вспомнила, как они несколько раз прогуливались мимо дома Хоукса в обществе неряшливого молодого актера и все время смеялись над чем-то, лениво сплевывая косточки от вишен прямо на грязную улицу.
Выбравшись из-за широкой материнской юбки, девочка сделала шаг вперед и легкое, нерешительное движенье рукой в сторону немолодой актрисы.
Та сразу узнала ее.
— Господи! Посмотри-ка, Элли! Ведь это та самая девочка!
Элли посмотрела на Магнолию.
— Какая девочка?
— Девочка, которая так чудно улыбалась.
Как только она сказала это, Магнолия, не думая ни о чем и удивляясь самой себе, подбежала к ней, схватила ее за руку и улыбнулась, пристально глядя на ее странное, усталое лицо.
— Ведь я говорила вам! — воскликнула актриса. У нее были те же интонации голоса, что и прошлый раз.
— Маджи Хоукс!
— Великий Боже! — воскликнула Элли. — Это... — Почувствовав в воздухе назревающую грозу, она сначала засмеялась, а потом замолкла.
Энди освободился от обнимавших его рук и сделал попытку исправить положение.
— Позвольте вам представить мою жену, миссис Хоукс. Парти, это Джули Дозье, одна из лучших актрис на свете и очаровательная женщина, в обществе которой каждый день кажется праздником. А это — юная красавица, Элли Чиплей, или, как гласят афиши, Ленора Лавери, наша инженю и любимица публики от Дулута до Нового Орлеана. А где же Док?
Как раз в тот момент на тропинке, усыпанной золой, показался Док; можно было подумать, что для своего появления он только поджидал соответствующей реплики. Док благополучно поднялся по сходням и, раскинув руки, запел: «Тра-та-та!» Это был человек лет пятидесяти пяти; его лицо с резкими чертами лица дышало добротой, но во впалых глазах чувствовалась усталость.
— Очень рад вас видеть, Док! Парти, позволь тебе представить Дока. У него, кажется, есть другое имя, да оно никому не известно. А Дока — знают все. Он у нас мастер на все руки — и суфлер, и кассир, и администратор. Вся черная работа на нем. Не правда ли, Док?
— Все зависит от точки зрения, — заметил Док как будто небрежно, но вместе с тем старательно сплевывая через борт в реку какую-то коричневую жидкость. — Очень рад познакомиться.
— Это моя дочь Магнолия, о которой я говорил вам.
— Вот как! Что за глаза у нее! На сцене она будет выглядеть очень эффектно.
Парти, дотоле неподвижная, как могильный памятник, издала какое-то восклицание. Повернувшись в ее сторону, Док учтиво и мягко продолжал:
— Надеюсь, вы поедете с нами, сударыня, и принесете нам удачу?
Миссис Хоукс посмотрела на поразительное лицо Джули Дозье, одной из лучших актрис на свете и очаровательной женщины, в обществе которой каждый день кажется праздником. Затем посмотрела на Элли Чиплей (Ленору Лавери, как гласили афиши), юную красавицу и любимицу публики от Дулута до Нового Орлеана. Грудь миссис Хоукс бурно вздымалась.
— Да. Поеду.
Итак, двумя коротенькими словами Партинья Энн Хоукс порвала с сушей и светскими приличиями, отреклась от мещанского уклада своего белого домика в Фивах, пренебрегла неизбежными сплетнями любящих скандальные истории соседей, связала свою жизнь с рекой и невольно приняла звание владелицы плавучего театра.
Глава пятая
В апреле плавучий театр двинулся в путь, в сказочное и беззаботное путешествие. В то время когда разоренная страна была занята залечиванием ран, нанесенных гражданской войной, «Цветок Хлопка» плыл, словно заговоренный: казалось, законы жизни не имеют власти над ним. Мили, сотни миль, тысячи миль — берега, окаймленные ивами, словно бахромою, вода цвета аквамарина на солнце и оливковая в тени. Жимолость на фоне черных стволов. Мулы. Негры. Деревянные хижины, такие же унылые и тусклые, как песчаная почва, на которой они построены. Сонная деревенька на берегу речушки — забытого отпрыска Миссисипи. Железная дорога не ближе чем в двадцати пяти милях. А следом буксирный пароход «Молли Эйбл», подталкивающий «Цветок Хлопка», как жирная надутая гусыня несмышленого глупого гусенка.
Для жителей городов, плантаций и деревушек, расположенных на притоках Миссисипи и Огайо, театр типа «Цветок Хлопка» давно уже не был новинкой. С тысяча восемьсот семнадцатого года, когда первый — разумеется, довольно примитивный — плавучий театр совершил турне по реке Камберленд, каждый такой театр был желанным и почетным гостем. Для фермеров и крестьян Среднего Запада, мелких — белых и чернокожих — плантаторов Юга плавучий театр был олицетворением красочности, и романтики, и веселья. Ему случалось останавливаться в глухих, заброшенных, как могильные склепы, местечках, куда никогда не долетал пронзительный вой пароходной сирены, и даже деревнях, жителям которых никогда прежде не случалось бывать на театральных представлениях: по-детски доверчивые, они не умели отличить реальность от вымысла и принимали за чистую правду и комические, и героические эпизоды, ту любовь и те приключения, которые разыгрывались перед ними. Простодушие это иной раз доставляло труппе «Цветка Хлопка» немало неприятностей.
Первое лето, проведенное Магнолией на «Цветке Хлопка», протекло как волшебный сон, лишь слегка омраченный призраком осени, с которой была связана необходимость возвращения в Фивы и возобновления обычной и скучной жизни. Девочка чувствовала себя Золушкой на балу и дрожала при мысли о том, что часы неизбежно пробьют двенадцать.
С каждым годом магия реки притягивала ее все более властно, и беспечная легкость кочевой жизни захватывала все сильнее. И с каждым годом миссис Хоукс и ее дочь проводили все больше времени в плавучем театре. О регулярном посещении школы не могло уже быть речи. Чтобы Магнолия не осталась круглой невеждой, Партинья решила использовать собственный педагогический опыт и стала учить ее сама. Эти уроки почти всегда заканчивались дурным настроением, слезами и бесконечными упреками.