Боль. Когда-то ей казалось, что больнее уже быть не может просто потому, что должна же быть у боли хоть какая-то грань, хоть какой-то предел? Оказалось – нет. Предела нет. И может, может быть еще больнее – больнее, чем тогда. Больнее и горче.
Поплакать бы. Разрыдаться, изо всех сил, навзрыд, вылить из себя хоть несколько капель того, что раздирает душу на тысячи осколков, и впивается, впивается, не дает дышать.
Женька… Где же ты, Женька? Где ты сейчас, когда ты так сильно нужен? Когда все катится к черту, рядом должен быть друг, иначе какой вообще во всем этом смысл?
-Ксюха.
Она дернулась, как от удара, повернулась на спину в судорожной надежде, но увидела только Кирилла.
-Уходи, - прохрипела, - прошу тебя, уходи.
Он сделал шаг назад, но остался.
-Я больше не хочу играть в эту игру, - сказала она сквозь боль, - это слишком дорого стоит. Ты ненавидишь меня. Ты стараешься сделать вид, что это не так. Но это так, и этого ничто не изменит. Хватит. Больше не нужно притворяться.
Он молча смотрел на нее сверху вниз, не делая ни единого движения.
-Все это время я должна была сделать только одно. Я должна была сказать тебе «прости». Но я не сказала. А теперь уже слишком поздно.
Его скулы сделали движение вверх-вниз.
-Все эти годы значение имела только твоя мать. Я создала вокруг нее вакуум, надеясь, что в этом вакууме она будет счастлива. И в этот вакуум я бросала все – тебя, твою жизнь, жизнь моих друзей, и свою тоже. Я не знаю, стоило ли оно того, но теперь я проиграла. Окончательно и бесповоротно. И самое малое, что я могу сейчас сделать – это отпустить тебя.
Она не поверила своим глазам, когда он сделал шаг, но не назад, а вперед. И опустился рядом с ней на кровать. Он смотрел, и в его глазах она впервые в жизни увидела ее. Ее карие глаза, ее прищур, ее силу и стойкость.
-Что у тебя произошло? – Спросил он хрипло. – Расскажи мне.
И тогда пришли слезы.
Она рыдала, уткнувшись носом в его бедро, и чувствовала, как его грубые пальцы бестолково и смущенно гладят ее волосы. Она говорила обрывочно, невпопад, сбиваясь и начиная снова. А он все слушал, и слушал, и не делал никаких попыток уйти. И эта боль, боль, разделенная с кем-то, боль, ополовиненная и разлитая в два сосуда, вдруг стала не такой непереносимой, как была раньше. Она уменьшилась, и спряталась в уголке уставшего сердца.
STOP. PLAY
Она говорила, и говорила. Кирилл даже половины из ее слов не мог разобрать, но оставшейся половины хватило для того, чтобы его коротко стриженные волосы встали дыбом и по затылку побежали мурашки.
Он не понимал, что с ним происходит. Почему он слушает ее? Почему не бежит отсюда к чертовой бабушке? Почему не посылает ее на хрен, как посылал сотни раз до этого? Почему ему вдруг появилось до нее дело?
Она плакала на его руках. Слабая, разбитая женщина. Женщина, которая когда-то так много для него значила, а теперь вдруг стала значить еще больше.
-Ксюха, - сказал он вдруг неожиданно для себя самого, - я никуда не уйду. Слышишь?
И она начала плакать снова. Она говорила что-то про работу, про мать, про предательство и невозможность жить дальше. Он едва понимал что-то в ее сбивчивых словах, но впервые в жизни чувствовал, что слова сейчас не так уж и важны. Ее волосы под его руками были мягкими, а вздрагивающие от рыданий плечи – теплыми. И этого было более чем достаточно.
Потом, когда она немного успокоилась, он сходил на кухню и сделал чай. И они пили его, сидя на полу, и хватаясь за один и тот же кусок сахара.
-Я позвоню матери, - сказал вдруг он, - она, наверное, беспокоится.
Лицо ее дернулось, как от удара, но она кивнула. И он позвонил матери.
-Почему ты не ушел? – Спросила Ксения, когда он вернулся назад в комнату и накинул на ее плечи одеяло, снятое с кровати. Она смотрела на него – заплаканная, некрасивая, и почему-то очень и очень молодая.
-А тебе не все равно? – Грубо ответил Кирилл. – Давай лучше подумаем, как разгребать все то дерьмо, в которое ты умудрилась вляпаться.
Она засмеялась, но ее смех почему-то его совсем не обидел.
-Я пацан еще, конечно, - сказал он, хмыкнув, - но, насколько я вижу, других вариантов с кем это обсудить, у тебя все равно нет.
-Дурак, - усмехнулась в ответ она, - неужели ты не понимаешь, что ты теперь единственный, с кем я вообще могу это обсуждать?
Ксения поплотнее закуталась в одеяло, и прижалась спиной к батарее.
-Ладно, - сказал Кирилл, прогоняя чувство умиления, поселившееся в его груди, - давай по порядку. Мать завела себе мужика. Я не очень понял, что тебя в этом беспокоит? Ты хочешь, чтобы она была счастлива – ну так и пусть будет счастлива, что тебе до этого?
Секунду она молча смотрела.
-А ты уверен, что с ним она будет счастлива? Уверен, что этот мужик – ее судьба?
-А какая разница? Ты все равно никак не сможешь этого проконтролировать. Судьба – так судьба, нет – так нет. Лотерея. Как повезет.
Еще договаривая, он вдруг подумал о том, что будет, если и правда судьба? Сбудется то, о чем он так давно и безнадежно мечтал – мать уедет от Ксюхи, и у него появится нормальный отчим, и хоть какое-то подобие семьи. Странно, но эта мысль его почему-то совершенно не обрадовала.
-Ты прав, - сказала Ксения тихонько, - давно пора ее отпустить.
-Погоди, - заволновался Кирилл, - что значит «отпустить»? А если он какой-нибудь мудак, вроде одного из моих папаш по детству? Мать любит выбирать себе всякое отребье, так что отпускать я бы пока погодил.
-Но ты только что сказал, что я никак не смогу этого проконтролировать!
-Да, но… - он замялся, но все же сказал. – Ты же даже не знаешь, хочет ли она быть с ним. Может, она вовсе и не хочет, чтобы ее отпускали.
-Хочет. В последнее время она постоянно говорит о том, чтобы уехать. До сих пор ее удерживала только я. Больше я не стану этого делать.
-Черт, - подумал вдруг Кирилл, и от пришедшей мысли его как холодной водой облили, - а ведь она ее правда любит. Черт. Черт. Черт!
-Слушай, - сказал он вслух, отбирая у Ксении чашку и одним глотком допивая чай, - а что с работой? Тебя подставили – это я понял. Но что ты теперь собираешься с этим делать?
-Завтра напишу заявление, - пожала плечами Ксения, - что еще мне остается…
-И сдашься? – Поразился он. – Вот так просто?
-А что мне еще остается делать? – Крикнула она ему в лицо. – Ты что, не понял, что я в проигрыше в любом случае? Они собрали все это дерьмо, чтобы держать меня на поводке. В эту минуту Ольга уже доложила им, что это дерьмо – фикция, чушь, подсунутая им через Ирку. Теперь у них остается только два выхода: либо оставить меня в покое, либо закрыть проект и меня вместе с ним. Как думаешь, что они выберут?
-А что, если сыграть в открытую? – Предложил Кирилл. – Сходить к самому большому начальству, и все ему рассказать.
-И тем самым приблизить конец? Кирюха, ты не понял. Смысл не в том, чтобы выгнать меня на улицу. Смысл в том, чтобы дискредитировать меня в этом бизнесе раз и навсегда.
-А проект-то хоть нормальный?
Она засмеялась, а он снова не обиделся.
-Проект нормальный, - сказала она, - через пару месяцев он начнет приносить деньги, а еще через три – выйдет на самоокупаемость. Это рекордные сроки для такого рода деятельности. Но это не имеет совершенно никакого значения.
-А по-моему, имеет, - Кирилл задумчиво потер затылок, - у меня есть идея. Только не называй меня придурком, ладно? Послушай.
И она послушала.
FORVARD
Ксения с ней не разговаривала. Нет, она не выглядела обиженной или отстраненной – отвечала на вопросы, даже сама иногда что-то спрашивала, но при этом больше не задерживалась рядом ни на секунду больше необходимого.