-А ты не думаешь, что это очень эгоистично? – Женя словно не заметила появления еще одной девушки. – Все-таки жить только ради себя – это как-то…
-Жить ради себя – это нормально, - сказала Ксюха, - в этом есть смысл. А растрачивать свою жизнь на других – вот это глупо и эгоистично.
-Объясни? – Ира вдруг подвинулась к ней поближе, и это было до ужаса неприятно, но Ксюха стерпела.
-Ну смотри, кто бы ни дал тебе эту жизнь, он совершенно точно дал ее именно тебе. И твоя задача – развиваться, расти, познавать новое, открывать в себе скрытые грани. А если ты забиваешь на свою жизнь и начинаешь жить ради кого-то – ты идешь наперекор базовому устройству мира, и говоришь ему: «Эй, чувак, ты что-то не то придумал. Дай-ка я сделаю по-своему». Поэтому и эгоистично.
Все притихли. Ксюха снова отхлебнула пива.
-Ты не права, но мысль интересная, - вынесла свой вердикт Ира.
-Пускай, - пожала плечами Ксюха, - я могу быть трижды не права, и это будет не важно. Потому что важно только то, во что я верю.
-А как же любовь? – Кинулась в спор Женька. – Разве любить – это не отдавать себя без остатка другому человеку? По твоей логики это тогда тоже эгоистично.
-Конечно, эгоистично, - кивнула Ксюха, - ты ж не от великого альтруизма себя другому отдаешь, а потому что тебе так хочется, нравится, и вообще так легче…
И умолкла, задумавшись.
-Что именно легче? – Спросила ошарашенная Кристина.
-Отдавать – легче, чем строить свою жизнь. Приходишь к любимому, выкладываешь ему все, что у тебя есть – и все, с тебя взятки гладки. А нужна ты ему такая? Может быть, ему нужно совсем другое. Меняться ради любимого – в этом есть смысл, а тупо отдавать… Не уверена.
Ира вдруг рассмеялась и захлопала в ладони.
-Мамина дочка – самый потрясающий демагог из всех, кого я знаю! Первый приз достается ей.
-Слушай, - Ксюхино терпение кончилось, и она посмотрела на веселящуюся Иру исподлобья, - давай так: еще раз назовешь меня маминой дочкой – и наше общение закончится, даже не начавшись. Идет?
Видимо, в ее голосе прозвучало что-то такое, от чего все остальные вдруг притихли и замерли. Ира пристально смотрела на нее, и насмешка не сходила с ее лица.
-Идет, - сказала она наконец, и все словно выдохнули.
В общагу возвращались поздно, с трудом отыскивая в темноте дорогу. Пели песни, декламировали стихи, делились мечтами.
-Я уже несколько месяцев безумно хочу в Питер, - говорила Женька, чуть запинаясь, - посмотреть живьем на питерское небо.
-Это на нее так «Сплин» действует, - хохотала Кристина, - спели бы они про Москву – она бы и в Москву собралась.
-Боже упаси, в Москву – никогда и ни за что. Не нравится мне этот город.
Ксюха «Сплин» не слушала, и в Питер не хотела. Она шла и думала: а о чем теперь мечтает она? И не находила ответа.
-Все закончилось, - шептал тихий голос в ее голове, - нет у меня больше ни мечты, ни надежды, ничерта. Осталось только одно. Я должна сдержать слово. Я должна стать другой. И все остальное не имеет никакого значения.
***
Начались занятия, и Ксюха потихоньку втягивалась в новый для нее – студенческий – мир. После лекций шла в общагу, готовила что-то вместе с Женей на общей кухне, обедала и отправлялась в библиотеку. Иногда пила пиво с заходящими в гости Кристиной и Толиком. Иногда просто ложилась спать и плакала, стараясь упрятать слезы в подушку.
Приучалась к Женькиным песням, к Женькиным стихам и Женькиным фильмам.
Рядом с моей кроватью стоит твоя фотография,
В твоем сердце жил маленький бесенок.
Посмотри на меня! В моих глазах растерянность и боль,
И всё, что я могу сделать сегодня, – это понять.
Вот только понять не получалось.
Притворяться – да. Стараться – да. Понять? Нет.
В один из осенних дней встретила на улице Иру. Та играла ногами с опавшими листьями, подбрасывала их носами ботинок, и заливисто смеялась. Ксюха смотрела, и чувствовала, как зависть пронизывает ее от головы до пят. Она тоже хотела бы, чтобы было так. И не могла.
-Эй, мамина дочка! – Ира вдруг заметила ее, и махнула рукой. – Иди сюда!
-Мне казалось, мы договорились, - мрачно сказала Ксюха, подходя ближе.
-Ты о своем маленьком демарше? Да брось, это же забавно! Ни у кого нет такого имени как у тебя. Мамина дочка – звучит же?
Ксюха молчала, и Ира сдалась:
-Черт с тобой. Будешь Ксюшей, раз тебе так нравятся банальности. Куда идешь?
-Не знаю, - неожиданно честно ответила Ксюха, - гулять, наверное.
-Прекрасно. Пошли вместе.
И они пошли – по улице Греческой, мимо солнечных часов, к парку. Всю дорогу Ира рассказывала, за что она так сильно любит осень, а Ксюха думала свои невеселые думы.
-Я не смогу так, - говорила она себе, не обращая на Иру никакого внимания, - я не привыкла так. Мне нужен кто-то безопасный. Кто-то, кто снова придаст смысл. Кто-то, на кого я буду смотреть и замирать сердцем. Иначе я не вынесу эти чертовы пять лет.
-Эгей! – Ира помахала у Ксюхи перед глазами. – Ты меня вообще слушаешь?
Ксюха не слушала. Она смотрела. Смотрела, как блестят на солнце короткие Ирины волосы, как искрятся светом ее глаза, как сгибаются в насмешке губы.
-Слушай, а у тебя парень есть? – Спросила вдруг она, перебивая Иру.
-Есть, - удивленно ответила та, - а что?
-Ничего, - Ксюха вдруг расплылась в улыбке, - давай на аттракционах покатаемся? Думаю, они еще работают.
FORVARD. PLAY.
Странная это получилась дружба. Женька и Аллочка недоумевали, глядя, как Ксюха и Ира целые дни проводят или в библиотеке, или за столом, полным открытых книг. Самое странное было то, что они не учились, они спорили.
О философии, о смысле жизни, об истоках и окончаниях, об устройстве мира и отношениях между людьми. Нередкой была картина, когда вернувшаяся с лекций Женька заставала их в комнате, орущими друг на друга и махающими руками.
-Кто сказал, что ценность определяется объективными обстоятельствами? – Кричала Ксюха, потрясая какой-то книгой. – Что такое вообще эта ваша «объективность»?
-Есть доллар, и его ценность – ровно доллар! – Орала в ответ Ира, потрясая другой книгой. – Это и есть объективные обстоятельства!
-Грош цена такому объективизму! Для тебя ценность доллара – это коробка спичек, а для другого человека – краюха хлеба! В этом разница. Мы сами наделяем предметы и людей ценностью, без субъективного взгляда этой ценности они не имеют.
Потом они обычно смеялись – если приходили-таки к общему знаменателю, или не разговаривали друг с другом неделями – если не приходили. Удивительно, но вся прочая Ирина жизнь – с порванными джинсами, алкоголем, какими-то компаниями, словно проходила мимо Ксюхи, она ее даже не замечала.
Теперь, просыпаясь утром, она знала, что сегодня обязательно будет встреча. Что они снова отправятся в библиотеку, засядут за книгами, и будут оглушительно спорить, пока их не выгонят на улицу, и тогда они продолжат спорить там. И будет запах поздней осени, и остатки желтых листьев под ногами, и редкие – едва заметные – прикосновения, от которых сердце вдруг снова начнется биться быстрее, самую чуточку, но все же быстрее.
И так оно и было – разговоры, споры, взгляды украдкой, и радость заново обретенного смысла. Пока в один день все не изменилось.
Они договорились встретиться у корпуса «Б» после второй пары, но Ксюха освободилась раньше, и долго ждала Иру, бродя туда-сюда по дорожкам и обдумывая пришедшие за ночь в голову идеи.
Их она увидела случайно – показалось, что за спиной кто-то назвал ее имя, и она обернулась, и там – в тени густых деревьев – стояли они. Ирка, и одетая в камуфляж девушка с коротким хвостом черных волос на затылке. Но Ксюху поразил даже не внешний вид девушки, нет. Ира прикасалась к ней. Не слишком – всего лишь гладила ее по плечу – но в этом жесте было столько интимности, столько тепла, что хотелось немедленно спрятать глаза, и бежать отсюда к чертовой матери.