-Антон Евгеньевич, - вмешалась завуч, - пусть она закончит. Товарищи родители, спокойнее, пожалуйста. Вы уже видите, с чем мы столкнулись. Проблема есть, и её можно решить только цивилизованно. Ковальская, мы тебя слушаем. Продолжай.
-Так вот, - улыбнулась уголком рта Ксюша. - Этот козел… то есть педагог… позволил себе ударить женщину. Я его предупредила, что если он еще раз так поступит – то очень об этом пожалеет. Он поступил. И пожалел. Вот и всё.
-Какую женщину ударил Денис Анатольевич? – среди снова поднявшегося гула спросил директор.
-Не скажу, - коротко ответила Ксюша, - это абсолютно не ваше дело.
Шум усилился. Родители уже в голос обсуждали сложившуюся ситуацию, педагоги переглядывались и понимающе качали головами. Надежда Ивановна шепотом уговаривала Ксюшу признаться, а та сидела словно изваяние, не шевеля ни единым мускулом лица и тела.
-Позвольте мне сказать, - поднялась на ноги Анастасия Павловна. - Я знаю, кого она имеет ввиду.
Тук-тук. Тук-тук. Сердце с размаха впечаталось в ребра и заколотилось там в бешеном ритме. Глаза сузились еще сильнее, чем раньше, превратившись в тонкие щелочки. Ксюша вытерла вспотевшие ладони о собственные джинсы и пристроила их на колени, чтобы не было видно, как дрожат руки.
Вот так, Ксю. Сейчас она всё расскажет. И кончится весь этот идиотизм. И мы просто будем жить дальше. Просто и спокойно.
-Под женщиной, которую избил Денис Анатольевич, Ксения подразумевала меня, - заявила Анастасия Павловна. Помолчала немного и добавила, - полагаю, она ошиблась.
На Ксюшином лице расплылась широкая улыбка. Ну что, деточка, получила? Ничего неожиданного, правда? Ты знала, что всё будет именно так. Знала. Но, чёрт возьми, почему же так больно? Стеклянное чудовище внутри завертелось юлой, разрывая внутренности на части и разбрасывая их повсюду. Перехватило дыхание. Улыбайся! Слышишь, улыбайся! Просто улыбайся, и всё!
-Дело в том, что у Ковальской очень богатая фантазия, - продолжила тем временем Анастасия Павловна. - Это не раз отмечалось и мной, и моими коллегами. Очень жаль, что на этот раз невинные фантазии завели так далеко. Денис… Анатольевич всего лишь обсуждал с другом сюжет одного из американских боевиков. Насколько я понимаю, Ксения подслушала этот разговор и решила, что речь идет обо мне. Коллеги, я предлагаю ограничиться строгим выговором Ковальской. Полагаю, сегодняшний день многому её научит.
С этими словами Анастасия Павловна вернулась на своё место. На Ксюшу она не смотрела, но не могла не почувствовать острый взгляд, впивающийся в её лоб. Директор и завуч тихо совещались о чем-то у доски, родители снова начали переговариваться, теперь уже о том, как скоро кончится собрание.
-Ковальская, тебе есть, что сказать? – спросил директор, призывая всех к порядку.
-Есть, - Ксюша кивнула и спрыгнула со стола. Улыбка сползла с её лица, растворилась в уголках рта, - я хотела сказать всё вам лично, но раз уж вы устроили этот цирк – то придется так.
Она медленно пошла между рядами. Подтянутая, с высоко поднятой головой и расправленными плечами, она делала шаг за шагом, не замечая, как несколько десятков пар глаз смотрят на неё – кто-то осуждающе, кто-то – восхищенно.
Ксюша остановилась перед партой Анастасии Павловны, опустила взгляд и снова широко улыбнулась. Ее трясло изнутри, но усилием воли она заставила свой голос звучать спокойно и четко.
-Я понимаю, зачем вы это делаете, - сказала она, - но запомните: на удар я всегда буду отвечать ударом. И мне плевать, что за этим последует. Зло – это зло, как ни назови его, в какие красивые фантики ни заверни. И даже если вы считаете, что красивое зло можно назвать добром, я так не думаю, и не буду думать никогда.
По кабинету снова прокатилась волна шума. Некоторые взрослые даже привстали от удивления. Ксюша же ничего не замечала. Она смотрела на макушку Анастасии Павловны и крепко сжимала белыми пальцами край парты.
-И если это чмо еще раз посмеет поднять на вас руку, он пожалеет об этом снова.
В полной тишине Ксюша развернулась и проговорила – надрывно, яростно:
-Все слышали? Удар за удар. Иначе это просто не работает.
И добавила, уже громче и мягче, с оскалом на обезображенном спокойствием лице:
-А теперь орите, отправляйте меня в милицию, исключайте из школы – делайте что угодно, мне все равно.
От этого спокойствия в голосе, от этой страшной улыбки, все словно отмерли. Волна поднялась от покрытого линолеумом пола до белого потолка. Директор ожесточенно кричал что-то, показывая пальцем в Ксюшину сторону, завуч дергала его за полу пиджака и хваталась за сердце, родители смотрели кто с презрением, кто по-прежнему с восхищением. И только Анастасия Павловна не отрывала взгляда от покрытой лаком крышки парты.
В этом хаосе никто не заметил, как Михаил Егорович подошел к дочери, взял её за руку и привлек к себе. Не отпуская влажной ладошки, он двинул ногой и этим движением со страшным грохотом опрокинул на пол металлический стул. Все замолчали. Директор развернулся на полкорпуса и замер с открытым ртом.
-Отставить разговоры, - тихим, но уверенным голосом скомандовал Ксюшин отец. Дождался, когда в кабинете воцарится тишина, и продолжил. - Из этого собрания я понял, что моя дочь – фантазерка, хулиганка и потенциальный шизофреник. Имею вопрос к товарищам педагогам. Вы все узнали об этом только сегодня?
Он помолчал, оглядывая вытянувшиеся лица педагогов.
-Нет. Я так и думал. В таком случае позвольте спросить, почему я узнаю об этом только сейчас? Ксения, кто-нибудь из учителей объяснял тебе, что фантазировать – это нехорошо?
Ксюша молча посмотрела на отца и покачала головой. Она боялась, что если скажет хоть слово, то её вырвет.
-Никто. Я так и думал. Могу предположить, что о жизненных принципах моей дочери вы, как классный воспитатель, - взгляд в сторону Анастасии Павловны, - тоже узнали не теперь. Итак, вопрос. Насколько я знаю, первоочередная задача педагога – научить ребенка. Чему же вы научили мою дочь? Тому, что бороться за справедливость – это плохо. Тому, что мужчина, ударивший женщину, не заслуживает наказания. Допустим. Зато с точки зрения порицания вы решили не церемониться. Следующий вопрос у меня к Антону Евгеньевичу. Скажите, что здесь делают все эти люди? Я с уважением отношусь к родителям одноклассников Ксении, но не понимаю, какое отношение они имеют к разбираемому конфликту?
-Это традиции нашей школы, - неуверенно начал директор.
-Это травля, - припечатал Михаил Егорович. - Травля ребенка. Травля осознанная и спланированная. Но это мы с вами обсудим в частном порядке. Напоследок хочу отметить, чтобы ни у кого не было сомнений: я верю своей дочери. Ксения частенько хулиганит. Она не раз находилась на грани фола около конфликта с законом. Но у неё есть одно несомненное достоинство: моя дочь никогда не лжет. И если она сказала, что пострадавший педагог получил за дело – значит, так оно и было. Антон Евгеньевич, я зайду к вам завтра в девять ноль-ноль. И мы обсудим будущее моей дочери и условия её дальнейшего пребывания в вашей школе. Остальным педагогам приношу свои извинения. Забавно, что потребовалось собрать весь педагогический коллектив, чтобы наказать пятнадцатилетнюю девочку, надругавшуюся над взрослым мужиком.
С этими словами Михаил Егорович обнял Ксюшу за плечи и повел её к выходу из кабинета. Следом за ними вышла Елена Алексеевна.
Мама и отец шли молча. Они крепко держали Ксюшины ладони и сосредоточенно спускались по скользким ступеням. Изредка Михаил Егорович поглядывал на дочь и удовлетворенно улыбался, не видя на её лице ни единого следа слёз. И только когда они вышли на крыльцо и полной грудью вдохнули влажный воздух, отец отпустил Ксюшину руку и достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет.