Ася опустила руки на Ксюшины плечи. Погладила шею. И вдруг, решившись, стянула резинку с волос и принялась массировать затылок. Кончики пальцев ее будто получали от этих прикосновений электрические заряды, проходящие по всему телу. Она смотрела в Ксюшины глаза, она чувствовала ее ладони на своих боках, и она хотела, хотела до безумия.
Да гори оно все огнем! Даже если ты не хочешь, даже если ты снова сделаешь это для меня – пусть так. Пусть будет так, раз иначе невозможно. Но я даже дышать рядом с тобой не могу спокойно, мне нужно это, мне нужны твои губы, хотя бы на секунду представить, что ты любишь меня так же, как люблю тебя я.
Она ладонями притянула голову Ксюши ближе и шепнула в ее раскрытые губы: «Поцелуй меня».
И Ксюша откликнулась. Ее губы – такие твердые, такие теплые, такие желанные. Ее руки – такие сильные и нежные. Ее тело, прижавшееся к Асиному. Все это сплелось в единый клубок ощущений, от которого подкосились ноги и закружилась голова.
Господи, дай мне сил это выдержать!
Удары тока – от языка к языку. Влажные губы, которые так близко, но хочется еще ближе. И больше. И сильнее.
Но Ксюша остановилась вдруг. Отстранилась. Заглянула в глаза.
Вины не было – Ася могла бы поклясться в этом, но было что-то другое, не менее пугающее.
-Если ты извинишься, я тебя убью, - честно предупредила Ася, опуская ладони на Ксюшину шею.
-Если мы немедленно не уйдем отсюда, нас отправят в тюрьму.
Ася засмеялась и посмотрела по сторонам. Черт знает, может быть на нее так действовал этот город? Ей было решительно все равно, отправят их в тюрьму или нет, видел ли их кто-нибудь. Ей вообще было все равно.
Она не помнила потом, как они оказались на набережной. Что-то, кажется, пили. О чем-то, кажется, разговаривали. Запомнилось только ощущение Ксюшиных рук, обнимающих ее сзади, и Ксюшиной груди, прижавшейся к ее спине.
Ася смотрела на светящуюся в ночи Петропавловскую крепость, пересчитывала башни, сбивалась и начинала снова. Она снова ощутила это: словно ей восемнадцать, и море по колено, и вся жизнь впереди.
Сердце болело адской смесью любви и горечи, и невыносимо было ощущать Ксюшу так близко, и не сметь потрогать.
Если задуматься, то, пожалуй, таких чувств она не испытывала никогда. Другие – были. И сильные, и слабее, и острые, и нежные. А вот такого – не было. Может быть из-за вина, а, может, из-за этих мифических «и вновь восемнадцать», она чувствовала себя смелой и сильной. Впервые за много лет.
-Здесь так тихо… - еле слышно шепнула Ася. – Здесь так мучительно тихо…
Ее ладони легли поверх Ксюшиных, и потянули вниз. Она касалась себя Ксюшиными руками, и как будто чувствовала это прикосновение за них двоих сразу.
-Потрогай меня, - шепнула она, - пожалуйста.
Она откинула голову назад, на Ксюшино плечо, и тяжело дышала, целиком отдаваясь новому ощущению – ощущению любимых рук на своей груди. Дыхание было слышно совсем близко, и горячий воздух обжигал щеку, и не было больше сил, и мыслей не было тоже, кроме одного, на выдохе: «Хочу…» .
Она повернула голову и наощупь нашла Ксюшины губы. Она целовала ее сама, целовала жарко, впивалась языком и отступала обратно. Она выгибалась навстречу ладоням, сжимающим грудь, и все ее тело просило, умоляло: «Только не останавливайся…»
-Завтра мы пожалеем об этом, - в какую-то секунду сказала Ксюша.
Да, Ксюшка, мы пожалеем, но это будет потом, когда-то очень потом, потому что сейчас это не имеет никакого значения. Вообще ничего не имеет никакого значения кроме твоих губ на моей шее, твоих рук на моих бедрах, и твоего сердца, которое звучит так быстро, что я верю, верю… Нет, знаю! Что пусть только сейчас, пусть только в эти секунды, ты хочешь этого не меньше, чем я.
Потом, когда они уже добрались до номера, и, словно подкошенные, рухнули в кровать, Ася долго смотрела на спящую Ксюшу. Она водила кончиком пальца по ее щекам, касалась губ, подбородка, и снова губ.
Из глаз ее текли соленые слезы.
-Мне жаль, - шептала она еле слышно. – Если бы ты знала, как мне жаль…
FORVARD. PLAY.
-Прости, что не позвонила вчера, - сказала Ася в трубку телефона, и прищурила глаз: через окно в кафе проникало яркое питерское солнце, которое будто отыгрывалось за все мрачные деньки и заявляло свое право на существование. – Я была… занята.
Она слегка покраснела, вспомнив, ЧЕМ была занята вчера – благо, собеседнику никак не удалось бы этого увидеть.
-Ксюша тоже здесь, - ответила она на заданный по ту сторону связи вопрос, - они с Кириллом ушли вдвоем на Васильевский остров. Не знаю, зачем – разве она скажет?
Она помолчала, слушая ответ, и вдруг решилась:
-Скажи мне. То есть, я… Ладно, я просто спрошу, а ты просто ответишь, да? Ты… была с ней… тогда? В Краснодаре?
Замерла в ожидании. Послушала.
-Как, черт возьми, тебе это удалось?..
STOP. PLAY.
Он смотрел, как она приближается – строгая такая, навытяжку, как оловянный солдатик, и радовался чему-то неосознаваемому. Когда утром он сказал Окси, что Ксюха хочет с ним встретиться наедине, она почему-то обрадовалась тоже.
-Привет.
Стоит над ним, возвышается, в руках какой-то бумажный сверток, и улыбка на лице – такая, что сдохнуть от нее можно.
-И тебе привет, - Кирилл все-таки поднялся со скамейки и обнял Ксюху за плечи. – Что случилось?
Она больше не улыбалась. Смотрела на него так, что ему на секунду стало очень страшно.
-Пришла отдать тебе долг, - сказала она очень серьезно, и протянула ему сверток.
-Что это?
-Открой.
Легко сказать. Кирилла почему-то затрясло, он долго не мог развернуть упаковку – обычную бумажную упаковку, а Ксюха стояла и ничем ему не помогала.
Наконец, бумага оказалась сорвана, и он увидел, что в ней, и горло сдавило спазмом подступающих слез. Нет, он не заплакал, конечно, но кадык заходил туда-сюда по горлу, и стало почему-то очень горько.
Он молча посмотрел на Ксюху, боясь увидеть насмешку на ее лице, но насмешки не было. Напротив – ее губы сжались в тонкую полоску, она будто вся собралась, ожидая, что он скажет.
-Куприн, - прочитал он вслух с обложки. – Гранатовый браслет и другие рассказы.
И тогда ее губы расслабились, и она оглушительно выдохнула, видимо справившись с собой.
-Мне жаль, - сказала она просто, - это не пустые слова. Мне правда очень жаль.
Кирилл посмотрел на книжку. На Ксюху. И снова на книжку.
-Я бы очень хотела все исправить, но уже не могу. Тот мальчишка никогда не получит от той девчонки эту книжку. И ему придется справляться с этим самому. Но та, в кого выросла эта девочка, вполне может попросить прощения у того, кем стал этот мальчик.
Он кивнул только, и ничего не сказал. Да и что было говорить? Он получил то, что хотел. Фанфар не было, и оркестр тоже не заиграл затейливыми переливами. Она просто дала ему эту книгу. Спустя каких-то пятнадцать лет.
-За тобой еще один долг, - сказал он наконец, когда молчать больше стало невозможно.
Она подняла брови.
-Ты обещала, что мы будем читать это вместе, помнишь?
Он сел и похлопал по скамейке рядом с собой.
-Садись.
И она послушалась, и взяла из его рук книгу, и открыла первую страницу. И долго-долго они сидели на лавочке, читая правдивую историю о правдивой любви. И никто не смог бы обвинить их в том, что иногда, очень редко, в каких-то деталях этой истории каждый из них узнавал себя.
BACK. BACK. PLAY.
Ксюша лежала в кровати, вцепившись зубами в подушку, и уговаривала себя не орать. Хотя орать хотелось, ох, еще как хотелось!