У Ксюши голова шла кругом от обилия всей этой информации. Слухи были настолько противоречивы, что она не знала, кому верить. Кто-то говорил, что Анастасия Павловна ходит в любовницах у директора химзавода, кто-то – что она простила своего Костика и встречается с ним тайно, а школьная баянистка Мария Алексеевна вообще однажды заявила, что, по её мнению, Сотникова – лесбиянка.
-Ты с ума сошла! – возмутилась Ксюша, роняя на стол папку с речевками. – Какая ж она лесбиянка при двух мужьях и сыне?
-А что, по-твоему, лесбиянки не выходят замуж? – захихикала Маша, откладывая дневники учеников и мило моргая в сторону Ксюши. – Я её сама видела на улице – она за ручку с какой-то теткой шла.
-Так может, это её подруга была! Или, по-твоему, лесбиянки – это те, кто держится за руки?
-Они очень интимно держались, - возразила Мария. Она с удивлением смотрела на порозовевшую Ксюшу. - И потом, посуди сама: первого мужа она сама выгнала. Второго тоже. Это о многом говорит!
-Это говорит только о том, что она их выгнала, - улыбнулась Ксюша, тщетно пытаясь скрыть интерес за маской равнодушия. - А уж причины этого нам неведомы.
-Да ну тебя! Тебя послушать – так получается, лесбиянки – это только те, кто прилюдно целуется, что ли? Ты бы видела, как она на Катьку Ляпишеву смотрит! Аж противно.
-Почему противно? – удивилась Ксюша.
-Как почему? – поразилась Маша. – Это же извращение, да еще какое! Я после того, как догадалась, вообще стараюсь с ней наедине не оставаться. Накинется еще…
-Конечно, - в Ксюшином голосе прозвучало неприкрытое раздражение. - Накинется и изнасилует прямо в коридоре. Маш, не говори глупостей. Во-первых, она не лесбиянка. А во-вторых, если бы даже это было так – какое тебе дело?
-Самое прямое! – Мария прекрасно уловила перемену настроения Ксюши и тоже начала злиться. – Чему же она детей научит? Лизаться?
В Ксюшиных висках быстро-быстро застучали молоточки. Ковальская, спокойно! Молчи. Просто молчи. Каждый человек имеет право на свое личное мнение. Пусть она думает как хочет. Просто молчи. Мало ты гомофобов на своем пути встречала? Вот тебе еще один яркий представитель. Просто молчи.
-Один из моих друзей – гей, - не выдержала всё-таки Ксюша, вступила в полемику. - И мне абсолютно по барабану, с кем он спит и как. Потому что это очень хороший парень.
-Но ведь он же не учитель, - самодовольно отмахнулась Маша. - Пидоры вообще противные все такие. Похожи на баб с яйцами.
-Откуда тебе знать? – тише, тише, спокойнее. – Ты со многими геями знакома?
-Я по телевизору их достаточно видела. А лично с ними знакомиться мне и не надо. Как подумаю, что они с мужиками целуются – аж передергивает.
Злая до остервенения, Ксюша свернула разговор, и с этого дня старалась с Марией больше не общаться.
Общалась с Леной. В школе, до школы, после школы – это общение как будто возвращало их в старые времена, и дружба начиналась сама собой, без приложения каких-либо усилий.
-Ковальская! – Лена с хохотом заваливалась в Ксюшин кабинет после уроков и демонстрировала два билетика. – Ты знаешь, что мы с тобой прямо сейчас идем в кино?
-Завадская! – В тон ей отвечала Ксюша. – А ты знаешь, что если ты будешь так орать, то в кинотеатр я попаду уже глухой?
Встреча с Асей произошла позже, и – как всегда – неожиданно. Они просто встретились в коридоре, и остановились друг напротив друга в обтекающих их потоке школьников.
-Здравствуйте, Анастасия Павловна, - первой поздоровалась Ксюша, старательно держа голос в нужной тональности.
-Здравствуй, Ксюша.
Они смотрели друг на друга и молчали, а школьники все шли и шли куда-то мимо, и звенел над головой гул перемены, и бился где-то в истерике очередной сигнал очередного пейджера.
-Ты теперь будешь у нас работать? – Спросила Анастасия Павловна, не двигаясь.
-Я УЖЕ здесь работаю, - ответила Ксюша, не двигаясь тоже.
-Ну что ж… Я желаю тебе удачи.
Она еще раз посмотрела на Ксюшу, и этого взгляда Ксюша понять не смогла.
После работы она часто уходила гулять. Бродила по знакомым с детства улицам, с плеером на поясе. То грустила, то вдруг срывалась с места и бежала неведомо куда – то ли навстречу солнцу, то ли за убегающей все дальше мечтой.
Однажды оказалась около дома Анастасии Павловны. Замерла, глядя на подъезд, у которого когда-то провела много часов. И, словно признаваясь в чем-то самой себе, перешла дорогу и присела на лавочку – ту самую лавочку, на которой столько раз сидела еще школьницей.
Бывает и грусть у любви, и печаль.
Не может любовь только радостной быть.
Когда говорят, расставаясь, прощай,
Казалась бы, нужно скорее забыть.
А я тебя помню, а я тебя помню.
Хоть ты не звонишь, и не пишешь давно мне.
То к полночи время, то близится к полдню.
А я тебя помню. Я тебя помню.
Она не знала, как эта песня попала в ее плеер, но от прозвучавших слов слезы выступили на глазах.
А жизнь закружила свою карусель.
И снова заботы, и снова дела.
Но если меня ты не помнишь совсем –
Любовь на любовь лишь похожей была.
Ксюша выключила плеер. Она снова и снова смотрела на подъезд, в котором, возможно, Анастасия Павловна давно не живет, и думала о том, что в ее жизни, после стольких лет, кажется, снова появилась цель.
BACK. BACK. PLAY.
Ира вернулась с каникул раньше положенного, привезя с собой шикарный загар, новую прическу, две сумки вещей и три миллиона впечатлений о прошедшем лете. В общежитии она встретила только сонную вахтершу, да Лешку с третьего этажа – он помог донести до комнаты сумки, и тут же откланялся.
-Леш, из наших кто-нибудь еще приехал? – только и успела крикнуть Ира в удаляющуюся спину.
-Ксюха, Кот и Ромка Живчик, - послышалось вдалеке, за секунду до того, как быстрые шаги перестали быть слышны.
Ира вздохнула, открыла дверь и по одной затащила внутрь сумки. Комната, простоявшая почти два месяца закрытой, пахла, на удивление, хорошо. Протертым ковриком на полу, ржавыми сетками кроватей, легкой пылью встроенных шкафов, покрашенных голубой краской «от застройщиков». Сероватым тюлем на окнах, отсутствием гудения старенького холодильника, и, конечно, любимыми тапками-кроликами, выглядывающими из-под кровати.
Не раздеваясь и не разбирая вещей, Ира принялась наводить в комнате уют. Уложила на кровати по матрасу, застелила простынями, сверху бросила подушки, расправила одеяла и накрыла цветастыми покрывалами. Потом вынула из шкафа зеленую скатерку, и застелила ею обеденный (он же письменный) стол. Затем пришла очередь пыли, которой за лето здесь накопилось немало. Ира нашла на подоконнике пластиковую бутылку с проделанными в пробке дырочками, сбегала в туалет, налила побольше воды (успев посетовать, что горячую так и не дали) и, вернувшись, принялась разбрызгивать воду по комнате, следуя за ней с совком и веником.
Через час-другой комната засияла свежестью. Ира сидела за столом, чинно пила чай из кружки с носиком, вдыхала свежий воздух, врывающийся в открытое окно, и задумчиво гладила себя по коленке, обтянутой новыми спортивными брючками (летний мамин подарок).
Она думала о том, чем будет заниматься оставшиеся до начала занятий три недели, о том, как хорошо было дома, и о том, зачем она вообще сюда так рано приехала?