И было абсолютно очевидно, что ответ прост и понятен, что он родился еще раньше, чем был сформулирован вопрос, и что он никогда, ни при каких обстоятельствах, не будет озвучен вслух.
Допив чай и сложив чашку в тазик, Ира потянулась и подошла к зеркалу. Ей нравилась новая прическа, парикмахерша – папина знакомая тетя Катя – действительно оказалась мастером своего дела. Но так кардинально менять стиль… Если раньше её светлые волосы просто торчали в разные стороны, то сейчас они представляли собой колючий ежик и длинную косую челку. На затылке тетя Катя вообще их сбрила, оставив маленькую щетинку, как в мальчишеской стрижке. Сверху короткие прядки рассыпались хаотично – какая на лоб, а какая и сбоку. Всё это было очень смело, прикольно, шкодно и немножко вызывающе. А главное – это было красиво. Короткая стрижка подчеркнула каждую черточку Ириного лица, многие из которых доселе были как будто на втором плане. Открылся высокий лоб, литые скулы, и даже острый подбородок стал как будто еще острее.
В комнату постучали. Ира вздрогнула, пригладила на голове волосы, быстро пожалела, что теперь они такие короткие и под ними не спрятать лицо, отвернулась от зеркала, одернула на себе футболку, и хрипло сказала:
-Входите.
Дверь со скрипом отворилась. Ира выдохнула и чуть не сплюнула прямо на пол с досады: в комнату вошла никто иная, как комендант общежития Василиса Михайловна.
-Ты что это так рано вернулась, Лемешева? – спросила она, цепким взглядом осматривая комнату «на предмет нарушений и непорядков». – Каникулы-то еще не закончились.
-И вам доброго дня, - пробормотала себе под нос Ира, но недостаточно тихо: Василиса резко обернулась и подняла выщипанную ниточкой бровь.
-Я говорю, к учебе надо подготовиться, - громко сказала Ира, хлопая глазами и изображая святую невинность, - а дома мешают.
-Вам везде мешают, лишь бы не учиться… - Василиса заглянула под кровать, зачем-то подергала рукой занавеску и сморщила губы. – В общем, так, Лемешева. Я про Куропаткину всё знаю – что она замуж вышла и теперь у мужа живет. Так что с сентября новую соседку тебе подселю.
Это был удар под дых. За последний год Ира так привыкла жить одна, что теперь не представляла даже на секунду, как в этой комнате (её комнате!) появится чужой человек. И ведь он же (вернее, она) будет спать вот на этой кровати, ходить по Ириному коврику, залезать в Ирин холодильник.
-Василиса Михайловна…
-Ты, Лемешева, в конец совесть потеряла. Пришла бы в прошлом году, честно сказала бы: так и так, Куропаткина уезжает, я хочу жить одна. И что-нибудь придумали бы. А ты решила обмануть. И кого? Меня! Человека, который на эти пять лет тебе матерью родной должен был стать.
-Знаю я, какой матерью ты бы стала, - со злостью подумала Ира, - и «придумали бы» твои тоже знаю. Полтинник на стол, и живи одна, хоть по потолку скачи. Крыса старая.
-В общем, готовься, - заключила комендант, - приберись тут, что ли, а то развела грязь, приличному человеку и зайти сюда стыдно будет.
С этими словами Василиса Михайловна вышла из комнаты, оставив Иру стоять с открытым ртом и пылать огнем от бешенства.
-Ах, так?! – вслух сказала она, упирая руки в бока и распаляясь еще сильнее. – Ну и ладно, Васучка Михайловна! Мы еще посмотрим, кто кого!
Через секунду из шкафа были извлечены самые лучшие джинсы и самый красивый топ. Спортивные брюки вместе с майкой полетели на кровать. Из сумки выпрыгнула косметичка, по векам прошлась кисточка с тенями, ресницы задорно завились и удлинились под напором «Ленинградской», а губы заблестели от едва заметного прикосновения импортного блеска.
Надев босоножки и крутанувшись перед зеркалом, Ира сочла, что вполне готова к бою. Не медля больше ни мгновения, она вышла в коридор и заперла за собой дверь.
FORWARD
Рyки как лед.
Лед или камень.
Там за окном
Завеpтелся чyжой веpтолет.
Я не знаю, не знаю, не знаю,
Откyда пpиходит цyнами.
-Что это за песня? – спросила Ксюша, сидящая с ногами на кровати и поглощающая черешню.
-Ты что, Ковальская? – засмеялась Ира. – Это же «Сплин», новый альбом. Не слышала, что ли? Мы всё лето им заслушивались.
-Нет, я летом вообще музыку не слушаю. Не до того.
-Да? И чем же ты тогда занималась эти два месяца?
Ксюша улыбнулась, отправила в рот еще пару черешен и ответила:
-Разным.
«Скучала, - пронесся голос внутри, - скучала так, что даже наплевала на всё и приехала сюда на месяц раньше. Скучала так, как когда-то по Анастасии Павловне. Ты мне снилась, снилась часто, почти каждую ночь, и хоть я забывала эти сны сразу же после того, как просыпалась, только они помогли мне пережить это лето».
А Ира не отставала. Крутила на карандаше кассету, перематывая, и продолжала задавать вопросы:
-Чем «разным»?
-Ну… Гуляла.
«Ездила на велосипеде на другой конец города, часами караулила у дома, в надежде, что она появится, но думала не о ней, совсем не о ней. Как будто по инерции продолжала делать то, что делала и прошлым летом, и позапрошлым, и пятью годами раньше, но уже начинала понимать: что-то изменилось. И этого «что-то» уже, наверное, не вернешь»
-А еще?
-Читала.
«Писала. Стихи, песни, рассказы. Писала, сминала листки и выбрасывала на помойку, понимая, что всё это не то, что всё, что могло быть написано, уже давно написано, а плодить повторы и подражания мне абсолютно ни к чему».
-Гуляла и читала, - подытожила Ира. - Ковальская, хочу официально заявить, что у тебя было ОЧЕНЬ насыщенное лето.
«Да, именно таким оно и было: каждую неделю приезжали родственники, папа загружал в машину палатку, и мы ехали на рыбалку. Конечно, никакую рыбу никто не ловил, но зато были шашлыки, были потрясающе красивые закаты, молочно-теплая Кубань и ощущение стремительной нежности. Нежности к тебе.»
-А у тебя? – усмехнувшись, спросила Ксюша. – Наверняка еще более насыщенное, а?
«Скажи, что ты скучала обо мне. Скажи, что так же, как и я, просыпалась ночью от ветерка, случайно залетевшего через открытое окно, и не могла заснуть, потому что никак было не справиться с сердцем, что растекалось кровью по венам, мешало дышать, колотилось, требовало, умоляло».
-Ты даже не представляешь. Я ездила в Крым, купалась в море, целовалась с загорелыми мальчиками и целыми днями ела смородину.
«Какая же ты врушка. Не было никаких мальчиков, правда? А если и были – какое мне дело? Ведь этим летом я точно решила, то ничего у нас с тобой не будет. Я должна встречаться с юношами, и ты должна делать то же самое. Мы будем дружить, делиться друг с другом победами и поражениями, и ничего более. Тот поцелуй, те ласки никогда не должны повториться. Никогда».
-Почему именно смородину? – удивилась Ксюша. Она доела черешню и теперь с сожалением рассматривала пустую миску. От этого сожаления у неё даже губы надулись и на глазах слезы выступили.
-Не знаю, наверное, организму хотелось чего-нибудь кисло-сладкого… - Ира закончила перематывать кассету, вставила её в магнитофон, нажала на кнопку, и только потом повернулась к Ксюше. – Эй, Ковальская, ты что, плачешь?
А Ксюша действительно плакала. Она уже отбросила прочь пустую миску, закрыла лицо подушкой, но вздрагивающие плечи всё равно выдавали истинное положение дел. Ира ухватила со стола полотенце, села рядом с Ксюшей на кровать, неловко обняла её за плечи и отобрала подушку. Заплаканное, красное лицо, уткнулось прямо в шею, и слезы полились на парадный топик.
-Ты что? – тихонько и жалостливо спросила Ира, гладя Ксюшины плечи и спину. – Чего расстроилась? Из-за того, что я на море была, а ты всё лето гуляла и читала? Так это легко поправить – следующим летом ты поедешь на море, а я буду гулять и читать. До посинения. Хочешь?