- Трудно поверить, что девушка твоего возраста действительно получает удовольствие от работы такого рода, - пропел Джеймс. – Я же ведь дал тебе выходной, мисс Хейзел со всем бы справилась.
Вайолет подавила улыбку, облизнувшись, опираясь на ручку швабры.
- Мне нравится здесь работать, не хочу отлынивать.
Как всегда, Джеймс выглядел шикарно: темный, в едва видимую полоску костюм с иголочки, атласный красный платок, заправленный под белоснежную рубашку, белая гвоздика в кармашке да начищенные до зеркального блеска туфли – мисс Эверс действительно знает свое дело.
Джеймс, поведя головой, улыбнулся, повторив за Вайолет и облизнув нижнюю губу, будто насмехаясь.
- Что же, почитательница двадцатых, полагаю, и на самом торжестве ты произведешь фурор? – и, усмехнувшись, продолжил, видя недоуменное лицо девушки. – Приношу извинения, я подслушал ваш с Лиз разговор. Она и правда знает толк в нарядах двадцатого века. Но знакома ли мисс Хармон с танцем чарльстон?
Вайолет помотала головой.
- Знать о нем, конечно, знаю, но танцевать не пробовала.
Джеймс, слегка разведя губы в полуулыбке, изящным движением руки нажал на кнопку магнитофона. Вайолет и спрашивать не стала, при каких обстоятельствах он научился пользоваться техникой. Свою версию «Puttin’ On The Pitz» запела Джуди Гарленд.
- Иди сюда, - Джеймс сделал шаг, галантно подавая руку. Вайолет, подчиняясь, прислонила ручку швабры к одной из стен.
- Я как-то неподобающе одета для чарльстона, - оглядела девушка свои коричневые конверсы и майку с выглядывающим из-под джинсового комбинезона Куртом Кобейном. Джеймс лишь простодушно усмехнулся.
- Левая рука в моей, - крепко сжал ее ладошку мужчина, поднимая на уровне головы, - правую мне на плечо. – Вайолет чуть не рассмеялась – все так пафосно и одновременно серьезно. Но, вспоминая о темной стороне Джеймса, она сдержалась, все же очарованная духом двадцатых, что исходил от него так же часто, как идет пар от кипящей воды –постоянно. Плечо казалось каменным; рубашка хрустела, а от его руки на ее спине по телу расходилось приятное щекочущее тепло, как и от любой мужской руки, что касается женского тела. – Итак, все на восемь счетов: в классическом чарльстоне начинают с левой ноги, - Джеймс сделал шаг, Вайолет повиновалась, отступая, - моя вперед, твоя назад, потом правой, и снова левой.
Вайолет беспрекословно подчинялась, выполняя движения. Джеймс все считал: «Раз, два, три, четыре…». Его любовь к эпатажу проявлялась и на сей раз. И так серьезен он был, контролируя каждое действие, при этом странно улыбаясь.
- Теперь стопы… раз, два, три, четыре, при этом сгибаешь колени, - таким Вайолет его никогда не видела: будто Джеймс вспомнил что-то давно ушедшее в прошлое, что никак не могло вернуться к нему, по чему он непременно скучал. – Теперь прямые ноги, в сторону, спина прямая, а после - с легким наклоном, - он показывал быстрые, интенсивные движения, подошва конверсов Вайолет скрипела, - и так вот руками, - они повторяли все вновь, и девушка счастливо улыбалась, потому что задыхалась, чувствовала энергию, задор, и вкупе с Джуди Гарленд воздух вдруг наполнился легкостью, свободой, наслаждением. И Джеймс так легко и виртуозно выполнял все движения, будто был рожден для этого. Недаром в те времена в высших кругах не знать танцевальных па было сродни преступлению. Было столь странно и непривычно наблюдать, как ее учил модному во времена его молодости танцу тот, кто лишь иногда загадочно прохаживался до бара с намерением подлить тебе выпивку да закуривал сигару, перекидывая одну ногу через другую, бросая при этом цитаты философов. Он крутил ее, поворачивая так, как было принято в этом танце, затем вновь выполняя движения ногами. Малышка Гарленд закончила свою песню.
- Отец не позволял ходить на танцы, - вновь напустил пугающей серьезности Джеймс, поправляя платок и выбившийся цветок. – Он считал танцы дьявольской задумкой, - и горько усмехнулся, а затем вздохнув так, словно старался намеренно уйти от темы. – Ну что же, если продолжишь так и вечером, то ты полностью готова.
Вайолет расплылась в улыбке; добрая часть волос выбилась из пучка, покрывая плечи. Хейзел вернулась с полным ведром, пристраивая его возле входа, а, завидев Джеймса, послушно сложила руки на фартуке. Джеймс подмигнул Вайолет, удаляясь к дверям.
- Не перетрудись, - стуча каблуками, кинул тот прежде, чем скрыться за поворотом. Вайолет пыталась отдышаться.
***
Чем чаще Джеймс уделял внимание Вайолет, тем более кроткой становилась и Хейзел, словно четко уяснив для себя, что протеже хозяина перечить категорически воспрещается. Вайолет была рада такому стечению обстоятельств – сказать по правде, ее порой бесило отношение экономки, словно девушка была лишними рабочими руками отеля, Хейзел с первых минут знакомства открыто проявляла свою неприязнь. Но теперь роли менялись…
За короткое время Вайолет вычистила полы, протерла светильники - чисто символически коснувшись и громадной люстры, - вытащила и спрятала в кладовой все еще не остывшие неоновые вывески, выволокла кофейный столик с несчастным канделябром, теперь же, с помощью мисс Эверс, втаскивая большой круглый стол из смежного с кухней помещения.
- Вот у той стены будет еда, - раздавала указания Лиз, сжимая планшет со списком дел. – А вон там тогда группу посадим.
Вайолет стояла рядом, внимая словам. Группу? Живой джаз-бэнд? Ну, Джеймс, ну и затейник…
***
Ниши в стенах, деревянные, чуть поскрипывающие полы и прохладный запах ушедшей эпохи. А, может, это лишь воображение Вайолет рисовало идеальную картинку вечера. Как ей хотелось всегда и самой оказаться на такой вечеринке! Совершенно очарованная картиной «Наши танцующие дочери», она и представить себе не могла, что наступит такой день.
Двое мужчин – один из них очень уж походил на их еженедельного доставщика тоника – втащили в зал старенькое пианино и совсем древнюю барабанную установку, какие использовали в тридцатых. Любопытствовать Вайолет не стала, прекрасно понимая, что в «Кортезе» ответы либо сами тебя находят, либо вопросы столь глупы и ничтожны, что так и остаются пустыми произнесенными звуками.
Вайолет руководила, направляя работу, порой делая замечания, что, мол, подвиньте пианино подальше от стены или возьмите чуть левее, чтобы в нишу встало. Изредка она поглядывала на наручные часики, еще реже посматривая в сторону коридора, боясь, как бы ее деятельность не омрачило появление нежелательных личностей. Тейта, например… Он не пытался выйти с ней на контакт уже несколько дней, и это пугало ее. Ведь нельзя реагировать на затишье охотника иначе, верно? Что-то грядет, но вот что… Вайолет вздрогнула, вспомнив, что порой, читая перед сном глубокой ночью или, трезвея, высушивая полотенцем волосы, она слышала шаги возле своего номера – тихое приминание ковролина, и двигающаяся тень в щели меж дверью и полом. И она знала, что это был он: держал свое слово и не трогал ее, но неизменно был где-то рядом.
Раздался звоночек со стойки регистрации, и Вайолет вернулась к реальности, оставив хозяйничать Хейзел. Пятый час – доставили еду.
***
Готовить зал для дня рождения Кита было менее напряженно, чем конференцию для врачей. Ответственности меньше, да и работы тоже. А уж о предвкушении холодного шампанского и говорить нечего…
Джеймс поощрял алкоголь и курение. В расцвет его молодости это были естественные радости жизни: алкоголь с начала 20-х был запретным плодом, достать который – целое приключение, а сигареты считались не только безвредными, но и даже полезными – табак славился избавителем от многих недугов, в том числе от кашля. Поэтому-то Джеймса ужасали рассказы Вайолет о том, что в настоящие дни родители оберегают своих чад от столь «пагубных» привычек, издавая тучу законов и запретов. «Странный у вас век, - как-то раз сказал Марч в одном из разговоров с Вайолет, - вы осознанно даете подростку право распоряжаться чужой жизнью, разрешая садиться за руль с шестнадцати, но запрещаете продажу безобидного вина до двадцати одного». Вайолет хмыкала, поддерживая нелепость данных правил в сегодняшнем обществе, а Джеймс непременно упоминал о вреде родительского контроля над детьми. Теперь же Вайолет понимала, к чему он вел…