– Ну ты даешь, Герасимов! Нашел время, ловелас фигов…
– Сам куда?
– В Крым. Жена с дочкой в Алупку уехали, пока я с вами задушевные беседы вел. К кузине Маринки.
– Что с губой?
– Урод один в толпе двинул. Болит, зараза… Фрунзик, что происходит? Эти шары ведь не снаряды никакие. Они… как бы сказать… ведут себя… э-э…
– Не хотелось бы верить в это, но, кажется, Святослав был прав со своей безумной догадкой.
– Насчет плазмоидов?
– Именно.
Максим помолчал, скидывая грязный, местами изодранный плащ и доставая сандвичи, впопыхах купленные еще на вокзале.
Проводник как раз заглянул и спросил: принести чай или кофе с вафлями? Учтивый старикан в форменной одежде. Невозмутимый, словно ничего особенного не произошло несколько часов назад. Есть такой тип людей, которые служебные обязанности ставят превыше всего остального…
Редкий тип.
– Мне чай покрепче, – попросил Долгов. – Здесь есть вагон-ресторан?
– Есть. Но в нем сейчас пассажиры едут. Самые дешевые сидячие места. – Обратился к Герасимову: – А вам?
– Кофе, пожалуйста. Без сахара и без сливок.
Проводник вышел, прикрыв дверь.
Поезд тронулся.
– Будешь бутерброд? – предложил Максим.
– Давай. С нашего застолья ничего не жрал.
Он развернул бумажный пакет, достал сандвич и удовлетворенно зачавкал. Прожевав, философски изрек:
– Есть две причины, по которым москвичи страдают ожирением. Эскалаторы и бургеры.
Максим улыбнулся. Посмотрел в окно, за которым потянулся пустынный, слякотный перрон с кучами неубранного мусора. Один из патрульных сержантов со злобой швырнул окурок вслед набирающему скорость поезду и поправил лямку «калашникова» на плече…
Огни Москвы поплыли в сторону. Не только электрические, но и огни пожаров – там и тут на фоне слегка посветлевшего утреннего неба и покрытых инеем деревьев поднимались столбы дыма, подсвеченные багровым пламенем. Еще не все успели потушить: пожарных нарядов не хватало.
– Помнишь, как мы отъехали в Сибирь, собираясь найти Славу Торика? – вдруг спросил Долгов.
– Да… Да, конечно. А что?
– Столько времени прошло… Кстати, забавное совпадение. Мы тогда уезжали из города без огня, а сейчас покидаем его горящим. Что-то слишком много на наш с тобой век совпадений, не считаешь?
Герасимов отложил в сторону недоеденный бутерброд и внимательно посмотрел на Долгова своими красными от природы глазами альбиноса. Привычным движением потрепал отвислые мочки ушей.
– Ты мне только не раскисай, – проговорил он, наставительно погрозив указательным пальцем.
– Просто я устал смертельно. В двух аэропортах был… И за Маринку с Веткой волнуюсь – нормально ли добрались? Что там, в Крыму, творится? А сил даже на то, чтобы поволноваться толком, не осталось.
– Ложись-ка спать.
– Как думаешь, что им нужно?
– Думать будем, когда отдохнем. Утром. Все. Отбой.
В дверь постучали.
– Кого еще принесло? – проворчал Герасимов и потянулся к ручке.
На миг Максиму почудилось, что сейчас из прохода на них обрушится лавина из огненных шаров и сожжет заживо. Он встряхнул головой, отгоняя наваждение.
Фрунзик с усилием потянул дверь в сторону, и…
Проводник держал в руках поднос, на котором стояли два стакана в резных железных подстаканниках и блюдце с вафлями. Его старческое лицо выражало подчеркнутую вежливость, ни в коем случае не переходящую границы фамильярности. Этакий старомодный дворецкий, уважающий собственную персону чуточку больше хозяина, но привыкший знать свое место.
Некоторые вещи в России не меняются: тесные вагоны, совковые подстаканники, чрезвычайно редко встречающиеся обходительные проводники.
И это хорошо. Чертовски хорошо.
– Может, желаете чего-нибудь покрепче? – осведомился служащий.
– Нет… – ответил Максим, чувствуя, как напряжение бешеной ночи постепенно спадает. – Нет, спасибо.
Хорошее обслуживание дарит людям ощущение уюта в поездах. Уюта и иллюзии дома.
А стук колес убаюкивает лучше всякого снотворного…
…Небо пылало.
Чужое, ожившее небо рушило из своих разноцветных туч огненный дождь. От этих прожигающих насквозь капель некуда было деться – они доставали повсюду. Жалили, словно полчища жутких ос.
Он, надрываясь, кричал ввысь, чтобы неведомые силы пощадили семью, а потоки пламени срывали кожу с лица, вспыхивающие лоскуты которой даже не долетали до асфальта, рассыпаясь в прах.
Это очень больно, когда горит лицо, вскипают глаза, горячий пар врывается в ноздри, превращая трахеи и легкие в вареное месиво. Это просто невыносимо… Но еще больнее думать и представлять, как то же самое происходит с твоими близкими. Никто не в состоянии спокойно созерцать страшные образы гибели родных людей.