Хранительница запрокинула голову наверх и посмотрела на Луну. Вскоре все раскроется, и когда Фараон обо всем узнает, у него будет только один выход. Только один.
Глава двадцать первая. Признание
Стройная женская фигура в головном уборе из соколиных перьев быстрым шагом приближалась к тронному залу. Стража расступилась перед ней и отворила ворота, пропуская женщину к тому, кто уже ждал ее.
- Это правда? – спросила Микками Смелая, устремив свой взор на восседавшего на троне Фараона Верховного Стража.
- Да, новости самые худшие, - мрачно ответил Субегрей.
Микками прикусила губу. По дороге в Аргмун она уже, казалось, выплакала все слезы и твердо решила держать себя в руках на приеме у заместителя Фараона, но сейчас это оказалось ей почти не под силу. Огромным усилием воли она сдержала слезы, хотя и изменилась в лице.
- Как он погиб?
- В бою, покрыв себя славой великого воина. Фортунцы прислали его тело в знак уважения его доблести. Ты и твой сын можете им гордиться. Его имя будет увековечено в истории Лунной Федерации, а его прах сожжен вместе с перстнем Фараона. Его Величество объявляет недельный траур по погибшим, и я приглашаю всех Покровителей в Аргмун участвовать в обряде Сопровождения Душ. Более того, согласно его распоряжению, мне надлежит собрать подкрепление из Стражи, Жриц и Покровителей и отправиться с ними в Фортуну.
- Благодарю Его Величество за столь высокую честь, - проронила Микками.
- Он ее заслужил, - произнес Субегрей.
- Покровители уже в пути. Я отберу из них столько, сколько нужно. И еще, я соболезную и о твоей временной утрате.
- Я сделаю все, чтобы максимально сократить это время, - твердо произнес Субегрей.
- Покровители к твоим услугам в этом деле. Птицы и мыши помогут определить ее местонахождение.
- Благодарю. Это неоценимая помощь.
- Мы спасем ее, Субегрей. Чего бы нам это ни стоило.
……
Она смотрела на его лицо так внимательно, будто собиралась запомнить его навечно. С каждым ее словом его лицо хмурилось все больше и больше, но сейчас не это было для нее важным. Она восхищалась его мужественными и благородными чертами лица, она любовалась им, пытаясь навсегда запомнить его таким. Она вспоминала в уме те недолгие двадцать лет, когда они были вместе и как они были счастливы. Это было лучшее время в ее жизни, и она поняла это только сейчас, когда ее жизненный путь неминуемо завершится. Любила ли она его? Раньше она об этом не задумывалась. Никто и никогда не требовал любви от Фараона и Хранительницы, ведь их союз не был взаимным выбором, а был определен Луной. Но сейчас, рассказывая ему обо всех ее деяниях, она чувствовала, как слезы застилают ей глаза, как они льются по ее лицу, и она не в силах их остановить. Она дала себе слово сдерживаться во время признания, и не лить слез, чтобы не вызывать к себе жалость. Лаакона не хотела никакого снисхождения, она ждала справедливого наказания, но сейчас она ничего не могла с собой поделать, ведь это не были слезы раскаяния. Она плакала не потому что по ее вине погибли тысячи логистран и судьба всей Федерации поставлена под вопрос, не потому что раскаивалась в измене Фараону, - все это мучило и терзало ее уже давно и постоянно, и она в какой-то мере была к этому подготовлена. Слезы лились не из-за этого, и даже не из-за того, что теперь ее ждет позор и возможно смерть. Было лишь одно обстоятельство, которого она не предвидела перед последним разговором с Благородным, - это ощущение того, что она не хочет с ним расставаться. Только сейчас она поняла, что самое страшное для нее – это потеря Джуки, не Фараона, не повелителя Федерации, а именно Джуки, мужчины, которого она любила. И ее слезы текли из-за того, что только сейчас она поняла, как сильно она его любила, и то, что теряет не саму жизнь как таковую, а то, что она теперь не сможет быть с ним вместе, даже если ей вдруг сохранят жизнь. И сейчас, она в последний раз любовалась этими столь милыми и родными ее сердцу чертами мужчины, она хотела схватить его за руки и прижать его к своей груди, обнять напоследок так сильно, чтобы это воспоминание согревало весь ее оставшийся отрезок пути; она даже сочла бы за высшее счастье просто поцеловать его руку, но после всего рассказанного – не смеет этого сделать.