На веранде хлопнула дверь. Слышно было, как, погромыхивая ведрами, хозяин цедит молоко, кряхтя, обметает валенки, долго раздевается в сенях.
Когда он вошел в комнату, Валькино лицо уже обрело вид распаренной морковки. Хозяин придирчиво оглядел его и удовлетворенно качнул головой. Потом поставил на стол банку пенистого молока, достал из печи кастрюльку с супом, сковородку печеных яблок, чайник. Движения его были несуетливы, размеренны.
— Откуда эта печь у вас? — спросила Валька.
Хозяин улыбнулся и, похлопав по шершавому печному боку, охотно ответил:
— Лесничий наш — толковый мужик, спасибо ему, — когда этот кордон строили, привез откуда-то деда печника: вот он и сложил. И в лесничестве — русские печи. Все — лесничий, все он. Толковый мужик, толковый.
— Вы лесник?
— Ага, лесник.
— Я думала, лесники в лесу живут. Одни.
— Так в деревне-то лучше. Чего ж в глушь лезть? А лес он и так кругом. Весь свой обход под боком. Есть у нас, правда, кордон и в лесу. Один стоит. Но это — не дай бог. Я б не смог.
— А я бы смогла, — тихо сказала Валька.
Лесник хмыкнул.
— Вы, городские, все с причудами. Тут вон с Ленинграда дачники наехали. Купили дом брошенный — и целое лето жили. Надо же: за пятьсот верст на дачу ездить! Да и добираться-то как? Чудаки… Давай-ка — за стол. Поужинаем теперь. Скоро — кино по телевизору. Будешь смотреть? Ну, тогда поешь и ложись. Надо же, как заморозило тебя. Хочешь — здесь на диване, хочешь — в маткиной комнате на кровати. Матка-то в город подалась — к сестре. Припасы внукам повезла. А хочешь, на печку можно.
— Мне б на печку.
— То-то! На печи — совсем другое дело. Эх, перевелись они ноне. Мужики-то наши паровые котлы ставят. Чудаки…
Ели не спеша, молча. Хозяин деловито хлебал суп, заедая его толстенным куском хлеба с салом. К яблокам и чаю он принес банку меда.
— Последний год медком балуемся, — пожаловался он Вальке. — Пропали пчелы из лесничества. Хорошая была пасека. Клещ все семьи погубил.
Лесник включил телевизор и, забрав со стола кружку с чаем и политый медом кусок хлеба, пересел к нему.
— Слушай, а зовут тебя как? — спросил оттуда, прихлебывая из кружки.
— Валькой.
— Валентина, — поправил он, — Валька — это девчонка непутевая. А ты девка взрослая, справная. Ты — Валентина. Ну, а меня — Михаилом.
— Дядя Миша, значит, — в свою очередь поправила Валька.
Лесник помолчал. Потом сказал:
— Я в дядях-то Мишах еще успею походить. А пока время не вышло — Михаил. Не старый еще.
Валька в охотку сосала моченые яблоки с медом, запивала чаем. Потом не удержалась и налила себе еще молока. Пила с черным хлебом, сыто щурилась. Отвалилась от стола, с жадностью посмотрела на остатки еды. Убрала все обратно в печь, смела в ладонь крошки, вынесла молоко на веранду. Хозяин изредка поглядывал на нее, на то, как она ладно и быстро все делала.
— С матерью вдвоем живете? — спросила Валька, закрывая печь ставнем.
— Вдвоем, — нехотя ответил лесник.
Помолчали. В телевизоре Тихонов выстрелил в живот Дурову. Тот упал в озеро. Заиграла музыка и поехали титры. Хозяин переключил программу — там фильм еще не кончился.
— Жена моя в городе осталась, — сказал он. — Разошлись мы. — Помолчал и добавил: — Я ведь тоже в городе пожил. Семь годов. После армии шофером остался в Москве, женился.
При слове «шофер» Валька вздрогнула.
— Кем? — невольно вырвалось у нее.
— Шофером. В дальнобой ходил. Сначала на плече сидел Москва — Киев, а потом так — по Союзу. Собачья жизнь. Дома иной раз по два месяца не показывался. Вот, значит, баба моя и не вытерпела. Согрешила. А после развода я сюда вернулся. И чего я тогда в городе остался? Чудак был. Уж годов десять минуло, как вернулся.
Валька опасливо поглядела ему в затылок. Потом зевнула и полезла на печь. За занавеской на широкой печной спине было жарко и душно. От большого шуршащего матраца пахло сеном. У трубы лежала кошка, светила на Вальку глазами.
— Утром поеду на работу — захвачу тебя до шоссе. Как раз к автобусу поспеешь. Он тут два раза в день ходит, — донесся снизу голос Михаила.
— На какую работу? — сонно спросила Валька. — Разве лесники ходят на работу?
— А как же? В лесничество, каждый день — к восьми.
Он еще что-то объяснял, но Валька уже не слышала. Свернувшись на матраце калачиком, она спала.
Проснулась Валька от чьего-то прикосновения. В страхе вжалась в стену. Потом несмело протянула руку в темноту. Нащупала кошку. Вздохнула, улыбнулась. Потянувшись, выглянула в комнату. Там было тихо. В углу на телевизоре мерцали зеленым светом электронные часы. Лунные полосы тянулись на полу, ломались на столе и откидывали от него черную густую тень. Валька положила голову на руки и долго слушала теплую дремотную тишину дома.