На взгляд Романа, старику оставалось недолго. Он исхудал, лицо посерело. Когда Роману было пятнадцать, он наблюдал, как то же самое происходило с его собственным отцом, а через пять лет — и с матерью. Жить Саттону Винчестеру явно осталось недолго, и Роман не сомневался, что женщины, пьянство и напряженный бизнес в немалой степени этому поспособствовали.
Поэтому Роман не испытывал жалости.
Повернувшись к нему, Саттон спросил:
— Так ты организуешь нам встречу?
Еще чего! Да кем он себя возомнил? Роман ни черта не должен этому старику.
— Нет.
— Я заплачу.
Роман почувствовал нарастающую злость. Его тошнило от одной мысли о деньгах Саттона. Он решительно покачал головой:
— Нет и еще раз нет.
— Чего ты хочешь? Назови свою цену.
Роман открыл было рот, чтобы заявить старому козлу, что предложить ему нечего, но почему‑то замешкался. Взглянул на Грейси, которая изо всех сил старалась не смотреть на него. Вспомнил, как Саттон некогда пытался при каждой возможности разрушить их отношения, потому что Роман — сын военного — не казался ему подходящей партией для его драгоценной дочки. Но с тех пор Роман проделал большой путь. Теперь он нужен Саттону, и тому явно нечего терять.
Он неспешно скользнул взглядом по фигурке Грейси:
— Как насчет одного часа наедине с твоей дочерью?
Грейси моргнула один раз, второй и недоверчиво поинтересовалась:
— Для чего?
Губы Романа медленно расползлись в улыбке.
— Это уж мне решать.
Грейси открыла рот, но не издала ни звука. Он сумел лишить великую Грейс Винчестер дара речи. Вот это достижение! Оно принесло ему даже большее удовлетворение, чем можно было ожидать.
— Я пошутил. Просто хочу поговорить.
— Но я не хочу с тобой говорить! — Грейси бросила обеспокоенный взгляд на отца. Может ли Саттон действительно ее заставить? Приказать ей с ним поговорить, зная о том, что произошло между ней и Романом?
— Даю тебе пятнадцать минут, — сказал Саттон, подтвердив, что он действительно такой ублюдок, каким его считал Роман. Торговать собственной дочерью!
— Папа! — ахнула Грейси и умоляюще посмотрела на Романа.
— Сорок пять, — отрезал тот, не обращая на нее внимания.
— Двадцать, — не мешкая ответил Саттон.
Уму непостижимо!
Грейси стояла с открытым ртом, не в силах поверить, что этот разговор происходит наяву. Что за нее торгуются, как за вещь!
— Тридцать, и ни минутой меньше. Это мое последнее предложение. Или разбирайся сам, дедушка.
Проглотив «дедушку», Саттон поразмыслил секунд десять и ответил:
— Договорились.
Подумать только! У этого человека даже щепотки достоинства не осталось… Грейси, конечно, сама предложила помочь, но, судя по ее изумленному взгляду, вряд ли она имела в виду что‑то подобное. Вопрос в том, согласится ли она? Саттон, может, и забыл, что такое порядочность, но Роман пока помнил.
— Что скажешь, Грейс? Пообщаемся полчаса?
Ей явно хотелось сказать «нет». Но тут Саттон разразился кашлем, его лицо побледнело, а дыхание стало прерывистым. Грейси болезненно сморщилась, положила руку отцу на плечо и, когда приступ наконец закончился, ответила:
— Конечно.
— Я попробую что‑нибудь сделать, — пообещал Роман. — Но не могу гарантировать, что Брукс и Грэм согласятся.
— Если кто‑то и может их уговорить, то это ты, — отозвался Саттон.
Роман повернулся к Грейси, улыбнулся и увидел, как с ее лица исчезают смирение и сочувствие, с которыми она смотрела на отца. Он почти физически ощущал, как она напряжена, как она его ненавидит. И, пожалуй, он того заслужил своим хамским поведением. Но это был единственный способ заставить Грейси поговорить с ним.
— И когда же ты хочешь использовать свои полчаса? — спросила Грейси, сжав зубы.
— Прямо сейчас.
Роман усмехнулся. Как элегантно все обернулось. Он вовсе не стремился увидеться с Саттоном и сначала отказал ему во встрече. Тому удалось уговорить его с большим трудом, но сейчас Роман был рад, что все‑таки согласился. И если Саттон думал, что присутствие его дочери заставит Романа смягчиться, он был не прав.
Ну не то чтобы совсем не прав.
В глубине души он подозревал, что Саттон выкинет что‑нибудь подобное, но все равно испытал шок, когда увидел в кабинете Грейси.
— Мы можем поговорить в библиотеке, — напряженно бросила она и, держа спину прямо, развернулась и вышла из комнаты. Казалось, ее колотило от злости и ненависти.