Выбрать главу

Но, в конце концов, выдохлись даже неугомонные девчонки. К этому времени, правда, уже стемнело, на плоту зажглись масляные лампы и свечки, и атмосфера стала… довольно романтической. Димка, правда, чувствовал себя так, словно ему дали по башке здоровенной подушкой. После проклятого отвара головная боль прошла, — но всё тело стало, словно ватное. Шевелиться совершенно не хотелось. Машка уютно устроилась рядом, держа его за руку и глядя на него огромными сияющими глазами. От одного этого взгляда в груди разливалось щекотное тепло, и мальчишка вздохнул. Так или иначе, — но он сделал всё, что мог.

Глава 14: Три дороги к одному

Солнцем весёлым объяты Родины нашей сады. Если, ребята, взяться, как надо, Станут делами мечты!
Сдвинем реки и горы, Покорим все просторы! В бурях грозных, в далях звёздных Нам преграды нет!
Где-то ждут нас штурвалы, Где-то — море и скалы. Не собьемся, — доберёмся До любых планет!
Сколько для мысли простора, Сколько свободы для рук! Вырастим скоро, кликнем на сборы Наших друзей и подруг!
Солнцем весёлым объяты Родины нашей сады. Если, ребята, взяться, как надо, Станут делами мечты!

Сашке было странно. Именно так: не страшно, а странно. И одиноко. Он стоял на вершине холма, — а вокруг во все стороны, насколько хватал глаз, простиралась пустынная степь, изогнувшаяся такими же холмами. Вроде бы и простор, но обманный: дальше, чем на час пути, не видно, да и что за соседним холмом — тоже. Это Сашку нервировало: пусть хищников тут, вроде бы, и нет, и лихих племен тоже, но одному тут было как-то неуютно. А с другой стороны, от пустынного раздолья по телу разливалось пьянящее ощущение свободы: можно орать, вопить, да хоть бегать голым — и никто даже слова не скажет, потому что не увидит. Вот только орать и бегать голым Сашке не хотелось, и это даже оказалось отчасти обидно: свободы полно, а делать с ней нечего. Вернее, ясно что: идти на юг, к Волкам. Максим вручил ему компас, так что заблудиться он не мог, да и не пройдешь же мимо моря, даже ориентируясь по солнцу… Вот только идти далековато: десять длинных здешних дней, а может, и больше, чтобы выйти не просто на берег, а к Горгульям. Волки иногда там бывают, да и шансов, что они заметят-таки сигнальный костер, больше…

Но, всё равно, Сашка очень волновался. Мало ли, как они к нему отнесутся?.. Особенно, увидев, что рядом нет других ребят. В рабство, конечно, не возьмут (ну а вдруг?..), но могут же и посмеяться, и просто послать нафиг, — и что ему тогда делать? Подводить друзей не хотелось, да и вечно бродить по этой вот степи — тоже. Хотя его и считали нелюдимым молчуном, Сашка на самом деле боялся одиночества. Хорошо, когда рядом друзья: пусть посмеются, пусть скажут что-то резкое (даже не за дело!..) — всё равно, рядом с ними спокойнее. Сам он очень не любил что-то там решать — вдруг не получится, и в итоге не только ему, но и друзьям тоже будет хуже?.. А теперь решать — ему. Пусть дело и не очень сложное, но, без всякого сомнения, важное, можно сказать, что решающее, — а значит, как раз от него, Сашки, может зависеть их возвращение домой. Хотя как он «поднимет Волков» — мальчишка совсем не представлял. Это всё равно, наверное, что убедить завуча поехать к нему, Сашке, на дачу, картошку копать, — как-то некстати подумалось ему.

Он представил, что и впрямь сделал суровой Ольге Павловне такое вот предложение — и невольно передернул плечами. Да. Уж! Одним вызовом к директору дело точно не кончилось бы, — а эта «Алла Сергеевна» наверняка ещё хуже. И начальства тут над ней и вовсе никакого нет — ни гороно, ни директора, ни вообще никого. Она тут — царь и бог. Захочет — на дальний остров сошлет, захочет, — велит высечь на конюшне, захочет — навечно загонит на картошку, или что у них тут вместо неё…

Мальчишка недовольно помотал головой. Конюшни у Волков, ясное дело, не было, да и, вроде как, они даже никого и не секли. Но, может, плетение каких-то корзин или остров…

Сашка вздохнул. Домой ему очень хотелось, — наверное, даже сильней, чем остальным. И мысль о том, что его, Сашку Колтакова, могут тут просто забыть на каком-то там острове, словно боцмана Айртона, показалась ему очень обидной. Но такое иногда с ним случалось: то он опаздывал на экскурсию, которая уезжала без него, то его забывали пригласить на чей-то день рождения — не назло, а просто забывали, и от этого становилось ещё тошнее. Иногда он чувствовал себя прозрачным, словно Человек-Невидимка: вроде бы и тут, но никто не замечает. Правда, он особо и не рвался быть замеченным…