— Если на самом деле хочешь, то выбирай — или ты идешь с нами и дерешься с нами, или уходишь и всю оставшуюся тебе вечность проведешь в лесу, всеми презираемый, — Сашку понесло, он понимал, что говорит сейчас какие-то чужие, не свои слова… но слова верные. Жестокие, это так, но верные. Может, даже единственно правильные тут.
Шиан взглянул на него как-то ошалело, — словно его сейчас хорошенько треснули по лбу. Сейчас Сашка почти видел, о чем именно он думает.
— Про воровство своё забудь. Всё, что украл, — верни. И прощения попроси. И пообещай, что больше не будешь. Тогда тебя никто не будет голым по лесам гонять.
— Нас по лесам никто не гонял, мы сами… — начал возмущенно Шиан… и замолчал, осекшись. — Нурны сильнее же, — наконец, печально сказал он. — И воины, настоящие, не воры. Они на каком-то острове в холодном море жили, и всех соседей грабили, кого хотели. Ну, не прямо они, а их отцы… Виксены потише… но это пока их не злить.
— Так чего вы от них не ушли? Лес большой же…
— Большой, да только в одиночку в нем не выжить. Или звери заедят, или тоска, одичаем совсем, станем, как Бродяги…
— А это кто? — о таком племени Сашка пока что не слышал.
— Они в западном лесу живут, рядом с Хорунами. Те их загоняли совсем — они даже огонь от страха разводить разучились, прячутся ото всех, живут на деревьях, оружия не знают, не охотятся, жрут, что найдут. Да только они и такой жизни рады. Без Хорунов-то совсем одичают, речь забудут, превратятся в зверей. Ты же знаешь, как тут это бывает.
Сашка знал. Не то, чтобы верил, но слышал много. В том числе и такое, что перекинуться в зверя — ещё не самый плохой тут исход. Можно, сохранив вроде бы человеческий вид, утратить в душе всё человеческое, превратиться в лесную нечисть, в лешего, для которого обычные люди уже страшны и непонятны… Брр!..
— Ну вот, тем более решай. Или вы с нами — или закончите, как эти… Бродяги, прыгая по веткам, как мартышки, и кидаясь в Хорунов какашками.
— Бродяги не кидаются, — обиженно сказал Шиан и задумался. Было видно, что выбор совсем ему не нравится, и что он совсем не прочь попросить на раздумья пару-тройку лет. Только вот времени ему Сашка уже не оставил, — решай здесь и сейчас… и окончательно.
— В общем, так, — сказал он. — Я сейчас поднимаюсь и иду, а вы — как хотите.
И в самом деле, — поднялся и просто пошел вперед, не оглядываясь. За спиной у него было совсем тихо. Мертво. Сердце неприятно подступило к горлу — допрыгался, идиот, заигрался в Макаренко — вроде бы, и сделал всё, как задумано, осталось только подойти к Волкам и всё, его поход окончен. Только вот Квинсы за спиной наверняка хихикают и крутят пальцем у виска, — и от одной этой мысли на душе стало невыразимо мерзко, словно его вдруг оплевали с головы до ног, непонятно, за что…
Заметили его почти сразу — и неудивительно, несколько мальчишек сидели как раз лицами к нему. Но реагировали как-то странно — повскакивали все, хватаясь, кто за копья, кто за луки. Словно к ним идет не одинокий гость, а…
Сашка улыбнулся и замахал рукой.
— Ребята! Успокойтесь! Квинсы — теперь друзья!
Эдик Скобелев не любил леса. Совсем не потому, что там темно и страшно — вот ещё!.. Просто в лесу неудобно ходить, там везде коряги, кочки и ямы, да и ничего интересного нет — кроме грибов, и, разве что, земляники, — но и их проще купить на базаре, и нечего ноги ломать…
Эдик вздохнул и остановился, переводя дух. Идти по неровному склону было действительно, без дураков, тяжело, — только вот другого пути тут, вроде как, и не было: именно эта проклятая речка вела к селению Куниц, только отойди от неё — и не отыщешь их вовсе. Вроде бы и просто, — да только идти вдоль той речки непросто, на пути непременно попадется то скала, то болото, то просто непроходимые заросли. Обходя всё это, Эдику приходилось петлять, отчего путь, и без того неблизкий, удлинялся мало, что не втрое. Можно бы и плюнуть, и пойти напрямик, — да только вот для этого нужно знать дорогу, а её-то как раз Эдик и не знал. Да и не было тут никакой дороги, даже и простой тропы, хоть как доступной глазу, — люди тут ходили, но редко, и не помногу, — двое-трое, просто узнать новости, да ещё иногда пробегал неугомонный Льяти… Ему Эдик откровенно завидовал — и тому, что тот выглядел, как статуя какого-то древнегреческого бога, и тому, что тот скользил по лесу, словно рыба в воде. У него такое никак не получалось, и простой вроде бы поход превратился в работу, причем, работу тяжелую. За этот вот день Эдик вымотался, как последняя свинья, и приближавшийся вечер ничуть его не радовал — снова возиться, устраиваясь на ночлег, а потом, глядишь, ещё всю ночь слушать невыразимо мерзкий скрип трущихся друг о друга деревьев… Вчера ему в этом плане «повезло», и он промучился почти полночи, — а потом, естественно, проспал, и в итоге понял, что и эту проклятую ночь ему придется провести в лесу… А ведь, если бы он встал, как хотел, спозаранку, сейчас он уже был бы у Куниц, которые точно приветили бы гостя… по крайней мере, накормили бы, а большего ему и не хотелось. Эдик ненавидел готовить, — только вот есть от этого меньше не хотелось…