Вообще, слушать Льяти было очень интересно, — рассказчиком он оказался отличным, по крайней мере, — очень эмоциональным. Вот если бы он ещё и руками перед носом у девчонок не размахивал…
— Красивый… — как назло выдохнула топавшая рядом Машка.
— Кто, этот лось? — удивился Димка. — Ну и что в нем красивого?
— Ну, спина… — Машка покраснела и смутилась.
Димка присмотрелся, — но никакой красоты не обнаружил. Ну, спина и спина. Ну и что? Лохмам Льяти не повредила бы расческа, да и ноги у него грязные — впрочем, если все время бегать босиком, оно и не удивительно. Аглае бы помыть это чудо природы — да заодно и подстричь, а потом и одеть во что-нибудь приличное… В самом деле, не годится же почти взрослому уже парню скакать в одном куске звериной шкуры… да ещё под носом у девчонок!..
Димка недовольно помотал головой. Фиг с ним, с нарядом — если Аглае этот дикарь нравится, то так ей и надо. Впрочем, послушать Льяти определенно стоило, — мальчишка хорошо понимал, что от этих самых рассказов вполне может зависеть их благополучие, а может, и сама жизнь…
— Странно, — вдруг сказала Машка, посматривая на голые плечи Льяти. — Он же всё время так ходит, да?
— Наверное. А что? — буркнул Димка.
— Тогда почему он совсем не загорел?
— В самом деле… — Димка задумчиво посмотрел на себя. Он уже полдня топал голый по пояс под громадным здешним солнцем, — а кожа даже не покраснела, словно он шел под лампочкой. — Выходит, что ни фига тут не загоришь.
— И не обгоришь, — вставила Машка.
Димка нахмурился. В самом деле, в прошлом году он обгорел так, что маме пришлось два дня обмазывать его сметаной, — но ведь красиво же получилось, черт побери! По крайней мере, когда «линька закончилась», как зловредная Машка называла облезание кожи. А в этом мире, выходит, солнце совсем другое, не такое злое, что ли. Но всё равно — обидно, словно у него отняли что-то вроде бы незаметное, но притом — очень нужное…
Мальчишка недовольно помотал головой. Ещё не хватало расстраиваться от такой мелочи! Солнечный ожог ему не грозит — вот и хорошо. Если на такой жаре пришлось бы ещё и от солнца кутаться, — то вышло бы совсем хреново. Всё же, странный здесь мир…
Подтверждение этому он получил буквально через минуту. Им открылась аккуратная, идеально круглая полянка, посреди которой торчал единственный громадный цветок — могучий, толще человека, коленчатый стебель высотой метра в четыре венчался единственным, метра в полтора, цветком неприятного ярко-розового оттенка, похожим на какую-то громадную муху — такая, по крайней мере, у Димки возникла ассоциация. Ирка с восторженным писком бросилась вперед, — но Льяти ловко схватил её за руку.
— Нельзя. Нельзя подходить, — неожиданно строго сказал он.
— Почему это? — возмутилась Ирка. — Табу такое, что ли?
— Нет, — терпеливо объяснил Льяти. — Это скорпионов чертополох.
— И что?
— У него вместо нектара кислота. Подойдешь к нему близко, — он в тебя плюнет.
— Ну, плюнет, и что потом?
— А ничего. Лежишь и удобряешь.
— Врешь! — выдохнула Ирка. — Так не бывает. Цветы не плюются.
— Нет, не вру! — Льяти бодро вышел на полянку и остановился метрах в трех от цветка. В следующий миг тот вдруг… ожил. Могучий стебель шевельнулся, цветок, только что уныло свисавший вниз, вдруг приподнялся, нацелившись на мальчишку. Послышался странный звук, вроде вздоха — и цветок вдруг словно раздулся.
В этот миг Льяти резво отпрыгнул назад, — а ещё через миг точно на то место, где он стоял, ударила мощная струя мутной, желто-зеленой жидкости. Льяти взвыл и покатился по траве, — его достало разлетевшимися брызгами. Ирка, завизжав ещё громче, бросилась к нему, но мальчишка не обращал на неё внимания, яростно оттирая ноги пучками тут же надранной травы.