В комнате было так тихо, что Полли сразу услышала тиканье часов. И все-таки тихо было не совсем: где-то что-то гудело. Если бы тогда уже изобрели пылесос, Полли подумала бы, что это он и работает за несколько комнат и этажей отсюда. Но звук был приятней, чем у пылесоса, и очень, очень тихий.
– Иди, тут никого нет, – сказала она, и грязный Дигори, моргая, вышел из прохода (грязной, конечно, стала и Полли).
– Было чего лезть! – сказал он. – Совсем он не пустой. Давай уйдем, пока они не вернулись.
– Как ты думаешь, кто здесь живет? – спросила Полли, указывая на зеленые и желтые кольца.
– А, какое нам дело! – сказал Дигори. – Давай… – Но фразы он не кончил. Кресло с высокой спинкой, стоявшее перед камином, задвигалось, а из-за него, как в пантомиме, вылез жуткий дядя Эндрью. Они были не в пустом доме, они были в доме Дигори, да еще и в заповедной мансарде! Дети хором выговорили «О-о-ой!» Теперь обоим казалось, что иначе и быть не могло, слишком мало они прошли.
Дядя Эндрью был очень высоким и тощим, длиннолицым, остроносым, с необычайно блестящими глазами и седыми взъерошенными волосами. Сейчас он казался гораздо страшнее, чем обычно. Дигори просто говорить не мог. Полли испугалась меньше, но и ей стало не по себе, когда дядя Эндрью молча прошел к дверям и запер их на ключ. После этого он повернулся к детям, взглянул на них сверкающими глазами и обнажил в улыбке острые зубы.
– Ну вот! – сказал он. – Теперь моя дура-сестрица до вас не доберется.
Просто не верилось, что от взрослых можно такого ожидать. Полли ужасно испугалась, и оба они с Дигори попятились к дверце, в которую вошли; но дядя обогнал их – он запер и ее, а вдобавок встал перед нею. Потом он потер руки так, что пальцы затрещали (пальцы у него были длинные и белые).
– Счастлив вас видеть, – сказал он. – Двое деток – именно то, что мне нужно.
– Мистер Кеттерли, – сказала Полли, – мне пора обедать, меня ждут дома. Отпустите нас, пожалуйста!..
– Со временем, со временем, – сказал дядя Эндрью. – Нельзя упускать такой случай. Мне не хватало именно двух деток. Понимаете, я ставлю небывалый, великий опыт. С морской свинкой как будто бы получилось. Но свинка ничего не расскажет. Да ей и не объяснишь, как вернуться.
– Дядя, – сказал Дигори, – обедать и правда пора, сейчас нас станут искать. Вы должны отпустить…
– Должен? – спросил дядя Эндрью.
Дигори и Полли переглянулись. Говорить они не смели, но взгляды их значили: «Ужас какой!» и «Надо его умаслить».
– Если вы нас выпустите, – сказала Полли, – мы придем после обеда.
– Кто вас знает? – сказал дядя Эндрью и хитро усмехнулся. Но тут же передумал.
– Хорошо, – проговорил он, – надо, так надо. На что таким детям старый, скучный человек!.. – Он вздохнул. – Если бы вы знали, как мне бывает одиноко. Да что там… Идите, обедайте. Только сперва я вам кое-что подарю. Не каждый день у меня бывают маленькие девочки, особенно – такие милые…
Полли подумала, что он не такой уж и сумасшедший.
– Хочешь колечко, душечка? – спросил ее дядя Эндрью.
– Желтое или зеленое? – спросила она. – Какая прелесть!
– Нет, не зеленое, – сказал дядя. – Мне очень жаль, но зеленое я дать не могу. А желтое – с удовольствием. Бери и носи на здоровье. Ну, бери!
Полли больше не боялась, дядя был совсем не сумасшедший, а кольца и впрямь прелестны. Она подошла к столу.
– Смотрите-ка! – сказала она. – Гудит и гудит, как будто сами кольца.
– Какая странная мысль! – сказал дядя и засмеялся. Смех был вполне естественный, однако Дигори не понравилось слишком бодрое, чуть ли не алчное выражение дядиных глаз.
– Полли, не бери! – крикнул он – Не трогай!
Но было поздно. Он еще говорил, когда Полли коснулась одного кольца – и сразу же, без звука, исчезла. Дигори и его дядя остались одни.
Глава 2.
ДИГОРИ И ЕГО ДЯДЯ
Случилось это так неожиданно, и было настолько страшнее всего, даже кошмара, что Дигори вскрикнул. Дядя Эндрью зажал ему рот рукой, прошипел: «Не смей!», и прибавил помягче: «Не шуми, твоя мама услышит. Разве можно ее пугать?»
Дигори говорил потом, что его просто затошнило от такой подлой уловки. Но, конечно, кричать он больше не стал.
– То-то, – сказал дядя. – Ничего не поделаешь, каждый бы удивился. Я и сам удивился вчера, когда исчезла свинка.
– Это вы и кричали? – спросил Дигори.
– Ах, ты слышал? Ты что, следил за мной?
– Нет, – сердито сказал Дигори. – Вы объясните, что с Полли!
– Поздравь меня, мой мальчик, – сказал дядя Эндрью, потирая руки. – Опыт удался. Девочка исчезла… сгинула… в этом мире ее нет.
– Что вы с ней сделали?!
– Послал… э… в другое место.
– Не понимаю, – сказал Дигори.
Дядя Эндрью опустился в кресло и сказал:
– Что ж, я тебе объясню. Ты слышал когда-нибудь о мисс Ле Фэй?
– Она наша двоюродная бабушка? – припомнил Дигори.
– Не совсем, – сказал дядя Эндрью, – она моя крестная. Вон ее портрет, посмотри.
Дигори посмотрел и увидел на выцветшей фотографии старую даму в чепце. Теперь он вспомнил, что такой же портрет видел еще дома, в комоде, и спросил маму, кто это, и мама почему-то замялась. Лицо было неприятное, но кто его знает, на этих старинных фотографиях…
– Кажется… кажется, она была… не совсем хорошая? – спросил он.
– Ну, – отвечал дядя Эндрью, – это зависит от того, что называть хорошим. Люди узко мыслят, мой друг. Да, странности у нее были. Бывали и чудачества. Иначе ее не поместили бы… сам понимаешь, куда.
– В сумасшедший дом?
– Нет, нет, нет! – дядя был шокирован. – Ничего подобного! В тюрьму.
– Ой! – сказал Дигори. – А за что?
– Бедная женщина! – со вздохом проговорил дядя. – Не хватило благоразумия… То, понимаешь, се… Но не будем в это вдаваться. Ко мне она всегда была добра.
– Да при чем тут это! – вскричал Дигори. – Где Полли?
– Все в свое время, мой друг, – сказал дядя. – Мисс Ле Фэй выпустили. Я был из тех немногих, кого она еще принимала. Видишь ли, ее стали раздражать ординарные, скучные люди. Собственно, они раздражают и меня. Кроме того у нас с ней были общие интересы. За несколько дней до смерти она велела мне открыть тайничок в ее шкафу и принести ей маленькую шкатулку. Как только я эту шкатулку тронул, я почувствовал – да, просто пальцами – что в моих руках огромная тайна. Когда я принес, она отдала мне ее и приказала, не открывая, сжечь сразу после ее смерти с определенными предосторожностями. Конечно, я этого не сделал.
– И очень плохо, – сказал Дигори.
– Плохо? – удивился дядя. – А, понимаю! По-твоему, надо выполнять обещания. Резонно, резонно, вот ты и выполняй. Но, сам посуди, такие правила хороши для слуг, для детей, для женщин, вообще для людей, но не для великих ученых, мыслителей и мудрецов. Нет, Дигори. Те, кто причастен к тайной мудрости, свободны и от мещанских правил, и от мещанских радостей. Судьба наша, мой мальчик, возвышенна и необычна. Удел наш высок, мы одиноки…