Вскоре двор покинули: сперва всадник в кольчатом бахтерце поверх тёплого полукафтанья, затем - карета с занавешенными оконцами. Первый - должно быть посол - отправился с охраной в златоверхий терем. Вторая - неизвестно кто - без конного сопровождения покатила в собор, к Пречистой, где совершалась обедня.
Нищие на паперти видели, как из возка с помощью служанок сошла старуха в шубе-бармихе и, осенившись крестом, скрылась в храме. Тут же поползли слухи, что с литовским вельможей прибыла на Русь его родная сестра, чего никогда и нигде не водилось. Вящие жены сидели по своим иноземным замкам, когда мужья правили посольство. А тут - сестра! Кто- то со знанием дела назвал её чуть ли не московлянкой, ну ясно, не коренной, а когда-то здесь жившей, изрядно говорящей по-русски. Его оспаривали с пеной у рта. Однако спорщики посрамились, едва кончилась служба и гостья среди прочих знатных особ явилась на паперти, стала нисходить по ступеням. Да, она была стара, но ещё красива. Очи - уголья, брови, будто писаны мастером, уста сложной резьбы. Сними с лица сеть морщин и любуйся мужским любованием!
Попрошайки потянули к ней алчущие руки. Она же подошла к старику, что, опершись о стену, свесив седые космы, безучастно глядел в свою шапку. Литвинка достала горсть голых денег[108]... Вдруг её рука задержалась, не дотянулась до нищего. Всех и вся заставила смолкнуть русская речь иноземки:
- Э-э... Светёныш? Ужли Светёныш? Ну-ка, глянь!.. Да Ивашка и есть!
Старик поднялся кряхтя, вперился в незнакомку и затряс головой:
- Васса!.. Ишь, как переменилась! Спрячь московки[109], достань полтину.
- Для тебя и рублей не жаль, - схватила литвинка бродягу за руку. - Айда в мою карету.
И всем на удивленье увезла убогого...
Перед полуденным приёмом пищи нищий, отпаренный и приодетый, был введён в Столовую палату, где сидела хозяйка.
- Сядь. Поешь, попей. Да чур не упивайся, - пригласила Васса. - А то язык во рту спать ляжет.
Ивашка выпил пива, но не прикоснулся к мёду.
- Важна стала! Вознесла тебя судьба!
- Брат был не в чести при Свидригайле и его преемнике, - заметила Васса. - Только при Казимире[110] пошёл в гору. А я давно скорблю душой по всему русскому: ведь прожила здесь четверть века. Вот с трудом напросилась...
- И ладно, что напросилась.
- По смерти голубушки княгини, Анастасии Юрьевны, как отбыла на родину, так и не знаю ничего про вас, - продолжила Васса. - Краем уха слышала, что Юрий Дмитрич, не дожив шестидесяи лет, покинул нашу грешную юдоль. А что его три сына? Отчего ты не при них, а одиночествуешь в конце жизни?
- О, - махнул рукой Светёныш. - Ты совсем неведомка! Воды слишком много утекло. Нет ни господина, ни Юрьичей. Всё кончено!
- Как кончено? - не поняла Васса. - А что было?
Бывший княжий слуга откинулся на спинку кресла.
- Было разное! После тебя мы с Юрьем Дмитричем отсиживались в Галиче. Он замирился напрочно с племянником, нынешним великим князем. Даже Всеволож, - припомни-ка такого! - перешедши на нашу сторону, не мог сговорить князя на войну. Государь-недоросль обманул Всеволожа, не взял в жены его дочь, сделал из друга супротивника.
- И весьма сильного, - вставила Васса. - Помнится, матушка-княгиня почитала Всеволожа чуть ли не умнее всех.
- Дочь его в Кремле стала ничем, - взял новый пирог Светёныш, - а сыновья нашего князя, Василий да Дмитрий Юрьичи, сдружились с государем, даже были в числе первых на его свадебной каше. И тут-то на свадьбе случилось несусветное: великая княгиня-мать внезапно схватила князя Василья Юрьича за пояс и прилюдно объявила, что он украден из великокняжеского платья. Старый князь Пётр Константиныч, бывший наместником в Ростове, внушил ей, будто этот золотой пояс, осыпанный каменьями, был подменен последним тысяцким полвека назад тому и путём наследования попал к Юрьичу. Враньё ради большой замятии!
- Да если б даже не вранье, - вставила Васса, - так не на свадьбе ж отнимать! Ой, харапуга Софья Витовтовна! Недаром госпожа моя её на дух не переносила.
Светёныш всё-таки испил чашу боярского медку.
- Не перенесли и Юрьичи, - продолжил он. - Тотчас отъехали. Привели в бешенство отца невиданным позором. Князь вызвал Всеволожа, вятчан из Хлынова, наш воевода Вепрев собрал галичан. Полки пошли к Переяславлю. Юный Василий ничего не ведал, пока тот же Пётр Константиныч не сообщил, что супротивник близко. Послали уговаривать, да уговорщикам под Троицей[111] указан был возвратный путь. На Клязьме дядя и племянник встретились. Набранный наскоро вооружённый сброд московский да ещё, надо сказать, в подпитии, не выдержал первого натиска. Великий князь сперва бежал, потом отдался в руки победителю. Наш Юрий Дмитрич победителем вошёл в Москву.
- Сам стал великим князем! - радостно прихлопнула в ладони Васса.
- Рано радуешься, - взял очередной пирог Ивашка. - Вместо того чтобы сгноить захватчика-племянника в темнице, Юрий Дмитрич тут же выпустил его с семьёй и по совету своего боярина Морозова, вопреки воле старших сыновей и предостереженью Всеволожа, дал прощённому в удел Коломну.
- Наш князь всегда был добр сверх меры, - горестно подпёрла руками подбородок Васса.
Светёныш снова приложился к мёду.
- Дядя был добр, племянник же хитёр. Коломну сделал стольным градом Московского великого княжения. Всё боярство, дьячество и духовенство начало туда перебираться из Первопрестольной. Москва - захирела. Граждане укрывались по своим жилищам и сёлам. Человек редко встретит человека. Все готовились к переселению.
Васса крайне удивилась:
- Ужли государь-недоросль так был люб?
Светёныш отхлебнул ухи из потрошков стерляжьих.
- Молодой Василий стал своим, а старый Юрий сделался чужим. Годами не бывал в Москве. Забыли здесь князя Звенигородского и Галицкого.
- И что за люди московиты! - кисло поморщилась литвинка. - Трудно представить жителей Вильны, покидающих свой город ради государя, что перебрался в Гродно.
- Старшие Юрьичи, - продолжил Ивашка, - освирепели, аки львы, на вредного советчика Морозова. Вломились к нему повечер и умертвили. Сами же, боясь отца, сбежали в Кострому.
Васса прижала ладони к щекам:
- Матерь Божья! Бедный Семён Фёдорыч! Ополоумевшие княжичи Косой с Шемякой! С виду - рыцари, с изнанки - хуже татей!
- Юрий Дмитрич ушёл в Галич, уступил Москву племяннику, - уныло вздохнул Светёныш. - Да недолго длился мир. Старшие Юрьичи собрали войско и пошли против Василия Московского. Я в том походе был. Дядя со всеми сыновьями под Ростовом так расколошматил племянника, что он бежал к новгородцам, потом в Нижний, оставив и жену, и мать в нашем плену. Настропалился даже удрать в Орду, да ведь нечастному чужое горе помогает: наш государь всея Руси, великий князь Московский Юрий Дмитрич в одночасье, неизвестно отчего, скончался.
- Умер на престоле?
- Истинно так, - кивнул Светёныш. - Старший Юрьич занял его место. Да, как видно, не сложилось большой дружбы между братьями, и Косой бежал на север.
Васса подождала, пока Ивашка справится с ухой, запьёт ягодным взваром. Насытившись, продолжил:
- Дмитрий Шемяка посетил Москву, дабы позвать Василия Васильича на свою свадьбу с Софьей Заозёрской. А тот, враг знает почему, наверное по старой злобе, оковал его и отослал в Коломну.
- Дурак мальчишка! - не сдержалась Васса.
- Воистину дурак! - кивнул Светёныш. - Несостоявшийся великий князь Василий Юрьич собрал вятчан и галичан и встретил государя под Ростовом в селе Скорятине. Метил его пленить, да сам, разбитый в пух и прах, попался в плен. И тут свершилось страшное злодейство, какого на Руси три века не было.
- Его постригли против воли?
- Нет, - помотал головой Ивашка.
- Бросили в поруб и уморили голодом? - вздрогнула побледневшая литвинка.
110