- Дозволь, княже, продолжить чтение.
Юрий, видя их иеромонашество[28], подошёл под благословение.
- Дозволите ли... будущему сироте пробыть в вашем обществе время малое?
Помянув предстоящее собственное сиротство, он тут же увидел мысленно настоящего сироту, Кирилла-Козьму, силой креста только что загасившего великий пожар.
- Не известен ли вам инок Симонова монастыря Кирилл? - спросил княжич. - Сын благородных родителей, воспитанник богатого родича Вельяминова.
При этом имени черноризцы, один из которых назвался Саввой, а другой Севастианом, переглянулись.
- Кирилл, княже, был в послушании у строгого старца, подвижника Михаила, - сказал Севастиан. - Тот научил его умной молитве, борьбе с духами злобы.
- Духи злобы искушают меня, - опустил голову княжич.
- Старец запрещал Кириллу поститься сверх сил, - продолжил повествование Савва, - велел вкушать пищу с братией ежедневно, а не спустя двое-трое суток.
- Мы часто видели Кирилла, когда сопровождали преподобного Сергия к его племяннику в Симонов, - завершил рассказ Севастиан.
- Слышно, подвижник ищет Божьей помощи уйти в пустынь, - счёл нужным дополнить Савва. - Он уже и теперь обладает многими духовными дарами: даром слёз, даром прозрения...
- Даром управления огненной стихией, - не утерпев, вставил Юрий. И поведал о недавнем пожаре.
Монахи сотворили крестное знамение. Севастиан присовокупил:
- Ему повинуется и водная стихия. Был случай...
- Был случай, - перебил Юрий, вспомнив, - он воскресил умершего монаха Далмата. Ужли это возможно?
Савва пояснил:
- Бог помог. Только лишь затем, чтобы причастить Далмата.
Дверь приотворилась. Голос Галицкого позвал:
- Господин князь звенигородский!
Юрий поспешил проститься с иноками:
- Отче Савва и отче Севастиан, молитесь за меня грешного!
Севастиан сказал громко:
- Господь наставь тебя, Юрий Дмитрич!
Савва прошептал едва слышно:
- Придёт время, вместе помолимся, князь звенигородский и галицкий.
Юрий вышел со смятенной душой. Хотелось проникнуть в смысл только что сказанного. Однако дядька Борис тащил за руку наверх, в опостылевшую спальню.
- Важные вести, господин! Воистину, как угадал черноризец, ты - князь звенигородский и галицкий.
Юрий сел в кресло. Рядом друг на друге высились внесённые слугами, но не разобранные ещё короба. Казалось, вновь предстоит дорога, близкая или дальняя, желанная или вынужденная, - Бог ведает. Борис, став напротив, продолжил:
- Духовная грамота твоего родителя написана и скреплена его златой именной печатью, на коей вырезан образ святого Дмитрия Салунского. При написании в головах сидели[29] игумен Сергий, воевода Боброк-Волынский, окольничий Тимофей Вельяминов. Присутствовали ещё семь бояр. Писал же дьяк Внук. - Дядька перевёл дух. - Так вот, слушай! Впервой Великое княжение Владимирское мимо ордынских ханов Дмитрий Иванович отдаёт Василию и называет княжение своей вотчиной.
- Разумеется, на старший путь[30] благословлён старший брат, - кивнул Юрий, не постигая великого смысла только что услышанных слов. - Стало быть, за Василием - я...
- Ему - Коломна с волостями, - продолжил Борис. - Тебе - Звенигород с Рузой, Андрею - Можайск, Верея и Калуга, Петру - Дмитров, Ивану - несколько сел, великой княгине - поместья разные и добрая часть московских доходов. Сверх областей, наследственных тебе, - Галич, Андрею - Белозерск, Петру - Углич.
- Всё это купли деда, ещё не присоединённые вполне к нашему княжению, - деловито заметил Юрий. И спросил: - Что ждёт младенца, коему суждено вот-вот явиться на свет? Ведь матунька опять на сносях.
У дядьки был готов ответ и на это:
- В хартии писано: «А даст ми Бог сына, и княгиня моя наделит его, возьмя из части у большей братии». Трудно, конечно, предположить, - прибавил он от себя, - что вы, старшие братья, вполне удовлетворите малютку. Да! Там ещё писано вот что важное: «А по грехам отымет Бог сына моего, князя Василия, а кто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел ». Догадываешься, господин мой?
Юрий встал, ощутив внезапное внутреннее волнение.
- Не хочу грешных мыслей о старшем брате. Пусть княжит много лет всем на радость. Единственно, чего желает душа, - скорейшего выздоровления батюшки!
- Дай Бог, дай Бог, - согласился дядька Борис. - За три года до твоего рождения государь Дмитрий Иванович вот так же захворал и велел писать первую духовную. Будем молить Всевышнего, чтоб сподобил его сотворить с годами и третью. По летам наш великий князь ещё далеко не стар.
Ободрившись такими словами, оба принялись, коротая минуты, разбирать короба. За этим занятием у княжича исчезло беспокойное чувство предстоящей дороги. Он понял, как за последние недели устал, хотелось покоя, тишины и благополучия. Словно отвечая на столь скромное желание, в спальню заглянул бывший пестун Василия, ныне его оружничий и сподвижник, искусный воин, заядлый поединщик Осей:
- Гюргий Дмитрич, радость великая! Государю лучшает. Государыня велела позвать тебя.
И исчез, наполнив княжича принесённой радостью. Почудилось, будто свечи на поставце горят ярче, стены, давно белённые, стали, как свежевыбеленные, наборный пол заблестел, словно только-только натёртый песком.
- Ты самым чудесным образом преобразился, мой господин! - удивился Борис.
Юрий от всего сердца обнял его:
- Спасибо на добром пожелании татуньке, что так скоро начинает сбываться. - Он чуть-чуть отклонился, держа Галицкого за плечи, прищурился и вопросил с хитрецой: - Давно хочу допытаться: как ты ухитряешься всякий раз обо всём знать? Не вездесущий ведь!
- Ох, не имей сто ушей, - покрутил залихватски ус знаток дворцовой жизни, - не имей сто очей, а будь... общий казначей! Денежка закатится, куда хочешь, и всё-всё поведает!
10
Всего-навсего четверо суток, четыре счастливых дня и ночи полны были радости и добрых событий. Великий князь начал оправляться от нагрянувшего недуга. Уже сидел, слушал повествование сына-наследника о битве гигантов, Тимура и Тохтамыша. Первый раскаивался в том, что в своё время помог последнему. Опекаемый поднял меч на опекуна: повёл тьмы всего Улуса Джучи[31] на Темир-Аксака. Лелеял мечту напасть на самое сердце его владений - город Мавераннахр. И вот пришлось отступить.
- Хвала Богу, тебя с Борисом Нижегородским отпустил домой, - радовался отец.
Юрий слушал довольный, сидя бок о бок с выздоравливающим родителем. Тем временем великая княгиня разрешилась от бремени шестым сыном. Восприемниками были вовсе несовместимые лица, - младость и старость, - восемнадцатилетний княжич Василий и вдова давно умершего последнего московского тысяцкого Вельяминова Марья. Имя самому младшему государеву сыну дали - Константин. Дмитрию Ивановичу, идущему на поправку, предстояло внести изменение в духовную грамоту, дабы младенец остался не обделённым.
- Утро вечера мудренее, - простился он с домашними после вечерней молитвы.
Юрий, словно заговорённый, долго не мог уснуть. В конце концов, задремав, оказался у лазурного озера, увидел на воде поющего лебедя и в страхе проснулся. Вспомнилось изъяснение Домникеи по поводу подобного сна: очень дурное предзнаменование!
У самого ложа стоял со свечой дядька Борис. Залихватские усы на сей раз опустились и выглядели довольно жалко, голос дрожал:
- Поспеши. Государь умирает.
Сторож ударил в медное било один ночной час[32].
Тётка Анна с Еленой Ольгердовной ввели в государев покой великую княгиню, ещё не оправившуюся от родов. Больной лежал высоко на подушках, крупный телом, широкоплечий, но выглядел он не мощно, а грузно. Большой живот то вздымался, то опадал. Чёрные волосы и борода увлажнились, дивный взор потерял яркость.
31
32
В то время часы делились на дневные и вечерние. Первые отсчитывались с восходом, вторые - с заходом солнца.