Княгиня прервала повествование:
- Не пугай княжичей, добрый человек. Ещё дети!
- Я уже большой! - возразил Василий.
- И я! - объявил Дмитрий Шемяка.
Лишь Дмитрий Красный молча склонил голову к груди, показывая, что хочет спать.
Детей увели. Елисей продолжил, что неожиданные известия из Больших Сараев понудили Эдигея спешить домой. Юрий невольно вспомнил обещание Тегини.
- Однако мы в Москве тогда ещё ничего не знали, - досказал Лисица. - С утра до ночи воины бодрствовали на стенах. В храмах пели молебны. Люди постились. Богатые обещали Богу наградить бедных, сильные не теснить слабых, судьи - быть правосудными. Эх, - махнул он рукой, - теперь видно: солгали перед иконами!
Оказывается, пережив три недели сплошных морозов, Эдигей, дабы не терять лица, предложил московлянам уплатить три тысячи рублей выкупа. Владимир Храбрый согласился. Несколько дней назад великий темник с замерзающими своими воинами в конце концов покинул Коломенское. Ушла гроза из Великого Московского княжества.
Об этой-то радости и должен был сообщить в Костроме Лисица. Однако защитник Москвы, князь Серпуховской, наказал прежде завернуть во Владимир, проведать княгиню Юрьеву: жене без мужа любая беда тяжелее вдвое.
Сейчас Елисей спешил. Ему предстояла, дабы наверстать время, скачка ямским гоном, на сменных конях.
Соединённым после разлуки супругам пришлось завершить застолье, отпуская пораньше благого вестника.
Перед молитвой на сон грядущий князь навестил своего оружничего. Асай в подклете, в жарко натопленной боковушке, лежал под шерстяным покровом, пил горячее молоко.
- Не беспокойся за меня, Гюргибек. Вся боль позади. Только никак не напьюсь горячего.
В Крестовой перед иконой Спасителя отбили с Анастасиюшкой тридцать благодарственных земных поклонов.
В опочивальне на жениной половине Юрия ожидала счастливая ночь. Счастливая, но бездейственная.
- Господи! Как же ты истощал! Сожми мою длань... Как обессилел!
Убаюкивали тепло, тишина и сестринские ласки жены. Мерцающая лампада пред образом и золотом оклада знаменовала предел бесконечного злого пути.
- Что слышно о твоём отце? - вспомнил князь.
Хотя он знал: Юрий Смоленский умер добровольным изгнанником в мордовской глуши два года назад.
- Ох, - вздохнула княгиня, - каждый нынешний день так полон кровавыми бедами, что дальним слухам сквозь эту толщу и не пробиться. Ничего об отце не знаю.
Спросил о Свидригайле, защитнике бывшего стольного града Владимира, отданного ему в кормление. Услышал от возмущённой жены: ненадёжный оказался защитник! Гордо начальствовал во Владимире и пяти других городах, пока не услыхал о монголах. Тщетно подначальные горожане надеялись на него: бежал вместе с многочисленной воинской дружиной в леса. Обязанный милостью великого князя, сей мнимый герой оказал полное малодушие. Где он теперь, в какой бурелом забрался? Ищи-свищи! Владимирцы сами от мала и до велика, кто в силах держать оружие, решили оборонять город. И сейчас гражданская стража бодрствует.
Уже засыпая в объятьях Анастасии, князь вздрогнул от вести, сообщённой княгиней на ухо нескрываемо радостным шёпотом:
- Из Костромы был гонец, воздыхатель по моей Вассе. Приехал собирать людей в полки государя, твоего братца. Тщетно! Самим воины надобны из-за бегства литовцев. Так вот, он поведал о событии государственной важности: Софья Витовтовна разродилась! Вся Кострома ликует. Мы тоже можем ликовать: на свет явился милый ребёнок. Не наследник, а дочь!
5
Откроешь глаза в ночи и кажется, что ты дома. Лежи, потягиваясь, будто в своей постели. Пытайся вернуть сон, иначе с недосыпу грядущий день будет тяжек.
А прислушаешься... Нет, ты не дома. На чужедальней стороне. Сторож бьёт в колотушку и выкрикивает неведомые для простых московлян названия: «Славен и преславен город Хлынов-град!.. Славен город Котельнич-град!.. Славен город Орлов-град!» Два года назад сам Юрий Дмитрич спрашивал государя-братца: как ехать в такую даль?
Всего два года прошло после Эдигеева разорения. Русь была в горе от Дона до Белоозера. Целые волости запустели. Кто избег смерти или неволи, оплакивал близких, утрату имущества. Всюду печаль и скорбь. Да слезами дом не построишь! Князь с семьёй поспешал из Владимира в свой кремлёвский терем под стук топоров, пенье пил. На московском посаде вставали белые стены свежерубленных изб, амбаров, бань, мастерских, купеческих лавок, а то и дьячих да боярских хором, что не вместились в Большом каменном городе. Дворский Матюша Зарян хорошо сберёг княжескую усадьбу, ничего не пропало, не испорчено. Анастасиюшка принялась хозяйничать. Князь же, вполне отойдя от гостевания у эмира, праздновал в златоверхом тереме возвращение государя из Костромы. Всё поначалу шло как по маслу. На пиру посмеялись вдосталь над письмом великого темника, посланном уже с Дикого Поля. Сломал хищник зубы о Москву и рычит: «От Едигея поклон к Василию! Хан послал воевать твои области. Ты позволяешь себе, чего не водилось прежде. Спроси у старцев: земля Русская звалась нашим верным улусом. Не хочешь знать этого! А ведь были у вас нравы и дела добрые, когда жил боярин Фёдор Кошка и напоминал о ханских благотворениях». Тут сын Кошки Иван пристукнул кулаком по столу: «Врёт татарин!» Государь поддержал: «Не говорил твой отец ничего подобного!» Дьяк Тимофей Ачкасов продолжил чтение: «Ныне сын его недостойный, Иван - казначей и друг твой. Что скажет, тому и веришь. А думы старших земских не слушаешь». Эти слова потонули в смехе, в том числе и Ивана Кошкина. «Что вышло? - возвысил голос дьяк, держа перед собой письмо. - Разорение твоему улусу! Хочешь ли княжить мирно? Призови в совет старых бояр: Илью Ивановича, Петра Константиновича, Ивана Никитича и других, с ними в доброй думе согласных». Хотя никого из названных не было за столом, - по болезни, по смерти ли, - Юрий помнил этих вящих людей, ставивших и отцу его, и брату палки в колеса, когда дело касалось борьбы с Ордой, так называемой Великой Кыпчакией. Привыкли воловьи шеи к ярму, не вытащишь! «Плати, как прежде, оброк, какой платили вы царю Джанибеку, - читал Ачкасов, - да не погибнет вконец держава твоя! Земля христианская останется цела и невредима. А то бегаешь, как раб. Размысли и научись!» На сей раз и государь-братец не сдержался: «Вот старая скотина!»
Потом свели речь на иную, ставшую притчей во языцех, персону - Свидригайло. Он с позором покинул Великое княжество Московское, причём пограбил и пожёг по пути сёла и пригороды. «Не зря я боялся, - воскликнул дядюшка Серпуховской, - что сей дутый герой сожжёт Владимир с Переяславлем!» Пир затянулся за полночь. После государь позвал брата в свои покои подробнее расспросить о злоключениях в Эдигеевой ставке. Упрекнул за опрометчивую готовность туда ехать. Чтобы не возвращаться к старому, Юрий сосредоточил речь на ином: от души поздравил Василия с рождением дочери. Великий князь поздравление принял настороженно. Между прочим, совсем не к месту, спросил: «А родись сын, ты бы подписал грамоту о признании его отцом, то есть наследником великокняжеского стола?» Юрий пытался отговориться тем, что родилось-то всё-таки дитя женского пола. Но это не помогло. Государь хотел заранее знать, признает ли брат новый порядок престолонаследия, учреждённый родителем их, Дмитрием Иоанновичем. Юрий отказался ответить.
Эта двухгодичной давности пря стоит в ушах, как вчерашняя! Анастасия похвалила мужа за твёрдость. Однако несколько дней спустя произошёл новый разговор с государем, имевший для ослушника плохие последствия.
Великий князь как бы наказал брата тяжёлой, прямо-таки невыполнимой задачей. Есть на реке Вятке, притоке Камы, богатый, никем не тронутый город Хлынов. Его основала новгородская вольница, поднявшаяся туда на своих лодьях. Пришельцы установили там свою власть, местные племена подчинились. Власть не тягостная, ибо порядка большого нет, как и в Великом Новгороде. Городское устройство в Хлынове, Котельниче, Орлове и на всей Вятке привычное, как в вольном граде на Волхове. Ни господ, ни холопов, не разбери поймёшь, кого слушать. Некоторое время назад пришла сюда московская рать во главе с князем Семёном Ряполовским, да дела не сделала[76]. Вятчане, как звери неприручаемые, боятся охотников до их воли. Бой дали не на жизнь, а на смерть. Пришлось уйти. Теперь цель хитрее: не огнём и мечом, а проникновенным словом привлечь лакомую землю под руку государя московского. Василий решил, что Юрию такая задача по разумению: справится! Разубеждать оказалось без толку. Дома Настасьюшка впала в горе перед новой разлукой. Сперва ударилась в слёзы, да высушила их гневом не столько на государя-братца, сколько на подговорщицу Софью. Осталась непоколебимо уверенной: без её козней тут не обошлось! «Еду с тобой! - сказала мужу. - Не отговаривай. И детей возьму». Мысли не допускала о новой разлуке.
76
Вятская республика была взята войсками Василия II Тёмного и обложена данью лишь в 1459 году, через полвека после описываемых событий.