Вперёд отправился Юрий Дмитрич один с малой охраной. По Оке - до Нижнего, там - через Городец, вверх по Ветлуге и дальше лесами - к Вятке, дабы обогнуть не очень-то дружественную Булгарскую землю. В Хлынове его хорошо встретил сановитый Левонтий Макарьянич, некто вроде здешнего посадника. Московскому гостю был выделен приличествующий терем в кремнике, ибо ожидалась скорым приездом его семья. Она и прибыла с подобающей домашней обслугой. Вместо московской охраны на встречу была выслана вятская. Вятчане сменили московлян в Городце и берегли путь княгини до Хлынова.
Мирные переговоры с Левонтием и лучшими людьми шли успешно. Свободолюбцы признали, что их народоправная земля сначала зависела от Новгорода, потом всё больше - от Суздальского княжества. Однако сие касается чисто деловых связей. В общественном же устройстве здесь - народная держава, основанная на законах новгородских, где главное и святое - Дух Вольности.
Юрий внушал Макарьяничу с его присными, что Москва и не думает покушаться на вольности Вятки. Рать Ряполовского - признанная ошибка. Речь идёт лишь о небольшой дани взамен на защиту от недругов, например от татар. Левонтий посмеялся: «Татарам нас не достать!» Однако же не стал полностью отметать предложения князя. Посоветовавшись с народом, согласился на том, что Вятка может признать себя частью Галицкой области.
Юрию не с кем было советоваться. В Москве бывший дядька Борис, узнав о его отъезде, порекомендовал взять с собой звенигородского боярина Глеба Семёновича, как верного человека. Усиленно навязывал его князю, хотя вызванный добрый молодец с наглым, как показалось, взором не очень-то понравился. Уж слишком рьяно хватался за все: поручи ему это, доверь то. Короче, из молодых, да ранний. Присутствуя при переговорах с вятчанами, Глеб едва не погубил дела петушиными наскоками, козлиным упрямством. Пришлось удалить его и принять предложения вольнолюбцев.
Вот теперь лежи, ворочайся с боку на бок. Примет ли брат подписанные в Хлынове договора? Придёт утвердительный ответ, можно уезжать восвояси. Хотя места здесь лесные и водные, куда ни глянь - красота, а в Большом каменном городе - грязь да вонь, да вельможные сплетни. Однако не зря говорят: в гостях хорошо, а дома лучше. Анастасия свет Юрьевна извелась, сетуя на «невыглядное житьишко». Из знакомых у ней одна-единственная Акулина Никитична, дородная, всегда будто сонная, жена Макарьянича. Связной Корнилко Олисейков только и снуёт от одной к другой с краткими записками на бересте.
Слава Богу, подрастающие княжичи в Хлынове не скучают. Старший Василий со средним Дмитрием весь день носятся по усадьбе вкупе со здешним своим приятелем Путилкой Гашуком, сыном воеводского писаря. Не нравится князю этот бузуй: буян, драчун и задира, все его сторонятся, одни Юрьичи им повелевает.
Большая услада - лицезреть младшенького - Дмитрия Красного. Сидит красавчик, как паинька, в самой верхней светёлке, разбирает прописанные слова, не токмо свои, но и чуждые. На днях приезжающий в северную, пермскую землю монах Питирим показал ему букварь для зырян, и Митенька на их языке теперь распевает буквицы: Ан, Бар, Гай, Дой, Е, Жой, Зата, И, Коке, Лей, Моно, Нено, О, Пей, Рей, Си, Тай, Цю, Чоры, Шой...» Язык поломаешь!
Нежданно-негаданно бессонницу смутила тревогой внезапная тишина. Прервался стук колотушки ночного сторожа, смолкли напевные возгласы: «Славен и преславен...». Зато, спустя минуту-другую, издали, нарастая, подали голоса колокольцы. Звонкий звук возвещал о прибывающих издалёка гостях. Вот уж охранник Афон Кострок скрипит отворяемыми створками. Сразу - гам во дворе, топот на высоком крыльце. Ивашка Светёныш без стука ввалился с охапкой платья:
- Одевайся, князь. Бояре приехали.
- Какие бояре? - запутался в длинной сорочке Юрий.
- Галицкий и Морозов.
Невероятно! В такую даль! Из самой Москвы! Дороги едва лишь высвободились от весенней распутицы. Радость - увидеть близких друзей. Но и сомненье: не с плохими ли вестями прибыли?
В просторные сени князь вышел в архалуке поверх рубашки и шаровар. Челядь прежде успела вынести два медных подсвечника, каждый о десяти свечах. Прямо-таки праздник! Гляди не наглядись на дорогих посетителей, поснимавших шапки: светлый морозовский хохолок над челом, залихватские усы Галицкого. А позади... что за высокий муж? Усы - вразлёт, борода по-немецки - клином. Кажется, где-то виденный, но не запомненный. Ничего, всё прояснится. Юрий сиял. Приятно было слышать московский гомон многочисленной стражи в подклете. В сенях начались обязательные поясные поклоны, непременные затяжные приветствия:
- Здрав буди, князь!
- Каково здравствуешь, Юрий Дмитрич?
- Благодарствую. Здоровы ли прибыли?
Уже в приёмной палате, пообнимавшись с друзьями, Юрий отослал слуг, заметив, что остаётся наедине не только с Галицким и Морозовым, но и с третьим прибывшим. Сами они не только против этого, а воспринимают как должное, освобождают новичку место перед князем. Гостям предстоит краткий отдых в отведённых спальнях, потом - баня, после неё - застолье с хозяевами. Сейчас князю хотелось бы перемолвиться несколькими, наиболее важными, касающимися лишь двоих, словами. А тут - третий лишний! Что за невидаль?
Согнулся перед Юрием в поясном поклоне, коснулся пола перстами правой руки, представился:
- Государев дьяк Алексей Стромилов.
Князь поднял брови:
- А где Ачкасов?
Хотя понимал: не ехать же старику на край света!
- Тимофей занедужил, - пояснил Галицкий.
Алексей Стромилов не славился громовым ачкасовским голосом, да он и вещать ничего не стал, просто протянул свиток, скреплённый великокняжеской печатью Василия. Юрий отпустил гостей готовиться к трапезе, потом удалился в свой покой, присел в одиночестве к светлевшему слюдяному оконцу, да ещё трёхсвечник возжёг, и с трепетом развернул послание.
При первых строках напряжённость спала, собравшиеся было морщинки разгладились. Государь доволен его поездкой! Задача, почитай, выполнена. Все договора с Вяткой приняты Москвой. Юрий положил на колени лист: кажется, дорога домой открыта. Но нужно дочитать...
Чтение, чем дальше, тем больше, повергало в уныние.
Брат писал, что новгородцы живут с ним в мире более притворном, нежели искреннем. Не перестают досаждать. Несмотря на то, что наслаждаются внутренним гражданским спокойствием, выдвигают всё новые требования. Например, воевать и мириться по собственной воле, а не с согласия государя московского. Эта строптивость требует наказания. Юрию необходимо изыскать силы и побеспокоить новгородское Заволочье. Хорошо бы напасть на Двинскую землю и досадить Новгороду, будто действуя без всякого сношения с Москвой. Это самая важная, последняя задача. Возвращение домой со щитом вполне достойно чести и славы второго по старшинству князя.
Юрий бросил лист. Хитро сказано: последняя задача. Самая важная? Самая глупая! Вспомнил встречу Витовтовны, поход с дядюшкой на Торжок, войну с булгарами, разведку в стане Эдигея, наконец, бескровное присоединение Вятки. Теперь... Нет, это вовсе уж постыдное дело. Он не способен воевать Заволочье. Не тать, не татарин, не нехристь! Однако же государево слово... Ох, задира-братец! Притом - я не я и хата не моя!