Один из стражников узнал Светёныша и поверил ему.
- Проезжай, твоя милость, - поднял он перед князем рогатку. - Здравствуй много лет!
Город засыпал, улицы были пусты. А в княжеском древнем тереме что-то произошло: это сделалось ясным уже в сенях. Челядь сновала из двери в дверь. Чаще попадались со свечками в переходах слуги женского пола: стало быть, суета касалась княгини. Юрий встревожился. Ухватил за длинный вислый рукав попавшуюся навстречу Вассу, повелительницу служанок, лицо, самое близкое к госпоже, потому и в одежде почти господской.
- Носишься спустя рукава! - укорил князь. - Что с княгиней?
Васса тонко залопотала:
- Настась Юрьна поутру едет на Москву. Гонец прибыл. Её ждёт взявшийся откуда-ниоткуда отец, бывший смоленский князь Юрий Святославич.
Зять давно покойного одноименца застыл в полном недоумении.
8
Две недели Юрий Дмитрич был сам не свой. Настасьюшка перед отъездом убеждённо твердила: хочет свидеться с отцом. Батюшка после долгих лет скитаний явился. Ждёт дочь в Москве. Об этом наказал гонцу не кто иной, как Яков Пузир, верный отцов слуга ещё со смоленских времён. Бывший при нём и в Рязани, и в Новгороде, и в Торжке до того рокового часа, о котором столько было сказано, что ни сердцу вместить, ни душе перенесть. Как мог возражать муж жене? Ан знал: князь-преступник преставился лет семь назад, на чужой стороне, в Мордовской земле, в пустыни у некоего игумена-христолюбца именем Пётр. Несколько дней поболел и умер. И погребли его там же, вдали от родимых мест. Да разве поверит дочь известию из вторых рук, когда получила совсем иное из первых? Тем более что до сей поры Юрий скрывал от неё печальное происшествие. Пришлось отпустить княгиню, хотя кошки на душе скребли: правильно ли он поступает?
Теперь от горестных мыслей убегал на гору Сторожу, забывался на строительстве новой обители. Здесь была тьма хлопот. Проверить, подвезли ли хороший лес, который пришлось рубить в десяти вёрстах от нужного места. Нелишне и уточнить у старшего строителя, сколько потребно досок, что пойдёт на домовые и церковные стены, достаточно ли слег для переводин, да и как будут везти десятиаршинный кряж и семисаженный мачтовик для монастырских стен и башен. Иногда встречал князя и сам преподобный Савва, докладывал: дано плотникам столько-то за то-то и за то-то. А столбов и тёсу на обителев двор не хватает, потребно ещё девятьсот десятин. Деловой, практичный святой человек! Князь не мог нарадоваться на игумена, что Бог послал для угодного Ему дела!
Старшие сыновья редко сопровождали отца. Василий со средним Дмитрием обычно проводил время в обществе Феди Галицкого, младшего брата бывшего дядьки Бориса, Их сдружили неинтересные родителю развлечения: потехи рыбацкие да охотничьи. Дмитрий же младший прозвищем Красный любил мечтательное уединение, сидел за книгами и письмом. Отец страдал от его расспросов: где матунька, зачем отлучилась, когда вернётся? Не так просто дать вразумительные ответы, касающиеся дедушки Святославича. Нет, сыновья не избавляли князя от одиночества.
Пришли августовские тёмные ночи. Без света не покинешь терем: кругом - ни зги. Юрий Дмитрич после вечери сидел в гостевом покое с Борисом Галицким. Всезнайка поведывал свежайшие вести, досочившиеся из Великого Новгорода. Там издревле не утихает набившая оскомину распря между лучшими и меньшими людьми. Какой-то простолюдин Степан схватил на улице среди бела дня стоявшего пешим на Торгу боярина Данилу Ивановича и начал кричать таким же, как сам: «Господа! Помогите управиться со злодеем!» Ближайшие разбираться ни в чём не стали. Кинулись на именитого человека, поволокли на площадь, к толпе, как раз собравшейся на очередное вече, и принялись бить. Тут подбежала чья-то жёнка, взялась бранить боярина, как неистовая, он, мол, её обидел. Потом полумёртвого Данилу свели на мост и сбросили в Волхов.
- Слава Богу, у нас на Москве такое немыслимо, - перекрестился князь.
- Слушай далее, господин, - не кончил рассказа Галицкий. - Это лишь полдела.
Оказывается, один рыбак, то ли Фома, то ли Кузьма, Дичков сын, захотел сброшенному добра и взял на свой чёлн. Народ на сердобольного разъярился, разграбил дом его, тот сам едва успел скрыться.
- Вот нелюди! - возмутился князь.
Галицкий усмехнулся и подмигнул.
- А теперь выслушай изнанку события.
Дело, как выяснилось, этим не кончилось. Теперь боярин Данило хотел непременно отмстить простолюдину Степану. С помощью своих людей поймал его и стал мучить. Едва об этом узнали, зазвонил вечевой колокол на Ярославовом дворище. Собралась большая толпа и кричала: «Пойдём на Данилу! Разграбим боярский дом!» Надели доспехи, подняли знамя, пошли на Козмодемьянскую улицу... Досталось сполна не только Данилину терему, но и многим другим Даже на Яневой улице сожгли дома. Вящие люди выпустили Степана, обратились к архиепископу, дабы утихомирил толпу. Тот посылал и духовных лиц, и своих приближенных с крестами, молитвами. Да куда там! Народ, как пьяный, набросился на боярина, Ивана Иевлича, пограбил и его хоромы и другие на Чудинцевой улице. Даже не пожалели Никольской обители на поле. Тут, мол, боярские житницы! Гнев перекинулся на Людогощую улицу. Бросились было на Прусскую, да жители удачно отбились.
- Как же мой брат Константин, - встревожился Юрий, - живёт и здравствует в этом городе постоянной смуты?
- Не постоянной, князь Юрий, - успокоил Борис. - От случая до случая - тишина. А уж как разгуляется вольница!.. Думаешь, Прусская сумела отбиться и всё утихло? Вечники продолжали смятение. Прибежали на свою Торговую сторону. Закричали, что Софийская сторона вооружается на них. Толпы по набату повалили, как на рать. С Большого моста стали уже падать мёртвые. Одни от стрел, другие от лошадей. Бог прогневался на безумных. Наслал такую грозу с громом и молнией, дождём и градом, что ужас напал на обе стороны. Кое-кто взялся прятать имение своё в храмах. На Большой мост явился владыка Симеон из собора Святой Софии во всём облачении, с крестом и образом Богородицы. За ним следовал в ризах священнический клир. Многие новгородцы заплакали, говоря: «Да укротит Господь народ молитвами нашего святителя!» Многие припадали к владычным стопам с мольбой: «Иди! Бог утишит твоим благословением усобную рать!» Не унявшие в себе гнева кричали: «Пусть всё зло падёт на зачинщиков!»
Князь Юрий не мог понять подобного:
- Все они там разбойники, друг на друга - враги. Бога не боятся!
- Боятся, - возразил Борис. - Когда крестный ход, невзирая на тесноту от вооружённых людей, достиг Большого моста и владыка начал благословлять обе стороны, одни, видя крест, кланялись, другие прослезились. Святитель приказал враждующим разойтись. И его послушались, разбрелись постепенно.
Князь, прижав ладони к груди, признался:
- Сердце надрывается под тяжестью головы!
Галицкий догадался:
- Сокрушаешься о Константине Дмитриче, младшем братце, длительном новгородском наместнике?
- И о нём после твоего рассказа, - подтвердил Юрий Дмитрич. - А до того - о княгине Анастасии.
Борис поспешил успокоить:
- Говорят, князя Константина скоро отзовут на Москву. Государь пошлёт на его место Петра Дмитрича. Что ж до княгини, - не бери, господин, близко к сердцу. Знавал я смолянина Якова Пузира, когда был послан тобой к Святославичу, бывшему князю Смоленскому, жившему тогда на Москве. Этот слуга - несусветный путаник! Скажешь ему: государь спрашивает о здоровье твоего князя, он передаст, будто бы государь по нездоровью отказывается смоленского князя принять. Скажешь: «Зять посылает тестю поклон». Он огорошит своего господина: «Зять требует от тебя двести поклонов!» Стало быть, и сейчас Пузирка оболванил гонца ложными словами, а вы с княгиней расхлёбывайте. Зря ты её отпустил одну, вот что я думаю.