Князь, согласно кивнув, заговорил о другом. Кратко оповестил Галицкого о строительстве новой обители. Тот загорелся всё видеть собственными глазами. На том и расстались.
Проводив верного споспешника, Юрий Дмитрич почувствовал, что одиночествовать невмоготу. Бывший дядька Борис хоть знает, да не предполагает, до какой степени переживает князь свою глубокую вину за опрометчивое решение отпустить Настасьюшку одну, без мужней твёрдой руки, на которую можно опереться в крайности. А вдруг эта крайность всё-таки ожидает в Москве? Слухи слухами, вести вестями, поиск поиском, да ведь чем черт не шутит? Иной раз вопреки всему происходит невообразимое. Не может самый отъявленный путаник-слуга так напутать! Умер человек, а он - жив! Исчез и вдруг объявился! А ежели и впрямь не исчез, не умер? Бередят голову несуразные мысли!
Князь не мог оставаться в четырёх стенах, поднялся в верх терема, вышел на вислое крыльцо. Тьма объяла, как живого в могиле. И холод знобкий, как подземельный. Да какой ветер в могиле? Какая знобь в августе? Болезненное воображение, и только. Он болен своими ошибками. Что за жизнь - оплошность за оплошностью! А тут ещё новгородские буйства. Не ему бы выслушивать!
Пошарил за спиной дверь. Уйти отсюда, поскорее уйти! Вот железная ручка...
Вдруг в холодной ветреной тьме впереди Юрий увидел бледные огоньки. Как волчьи глаза, когда добирался пешим по снежной глуши от Эдигеевой ставки к Владимиру. Однако эти огоньки не безмолвны. Он слышит звук колокольцев, всё яснее, всё громче! Он не видит ни соломенных крыш, ни дощатых кровель, ни улиц, но знает: конский поезд несётся по городу прямо к терему. Кони храпят, копыта бьют в деревянную мостовую. Факелы пылают в руках большой стражи...
Юрий сбежал по ворчливой лестнице с верхнего этажа в сени и услышал в переходе крик Вассы:
- Господине! О, господине!.. Куда же наш беспокойный князь подевался?.. Анастасия Юрьевна, княгиня, её милость, только что прибыла из самой Москвы!
Сыновья прибежали в белых ночных рубашках быстрей отца. Княгиня, осунувшаяся, усталая, долго обнимала детей. Старшие были сдержанны, младший не отлипал, как прирос. Наконец, пришла очередь мужа. Анастасия приблизилась, взглядывая исподлобья, будто вопрошая о чём-то. Он поцеловал её в лоб. Крепко взял за руку, повёл в свою спальню. Тут за закрытой дверью мигом освободил от верхнего платья, дал волю чувствам...
Вся исцелованная, она плакала на его груди.
- Что ты? Настасьюшка! О чём? Кто обидел?
В ответ слёзная жалоба:
- Судьба... подло... обидела!
Сурьма стекала с ресниц, румяна мазались по щекам. Благовонье заморской водицы мешалось с хвойным духом лесов, диким запахом трав.
Ты знал! Ты всё знал! - лепетала бывшая смоленская княжна. - Мне - ни полслова: берег меня. Мой отец - убийца! Пузир открыл всё. Он солгал гонцу: боялся, что не поеду. Не знал, что не знаю, Дурень Яков!
- Он - путаник! - успокаивал жену Юрий. - Про Святославича, должно быть, навыдумывал так, что не перелезешь!
- Нет, - плакала Анастасия, - не навыдумывал. Добилась свидания у великого князя. Василий слово в слово повторил то же самое. Результаты поиска: отец заколол Романа, зарубил Юлианию...
- Спьяну, - подсказал Юрий.
- Ещё грешнее! - надрывалась Анастасия. - Ещё хуже!
Вдруг княгиня отпрянула, взглянула на князя полными ужаса глазами и прошептала:
- Ты должен ненавидеть меня. Я - дочь преступника!
Долгий час потребовался, дабы успокоить, внушить, что его любовь стала ещё сильнее, ибо любимое существо в беде, а беду надобно удалить. Чем, как не ласками и вниманием?
Наконец, Анастасия уняла сомнения, прижалась к спасительному супругу, произнесла:
- Слава Богу, ты есть у меня! А то ведь совсем одна. Брат Федя из-за козней Витовта добровольно покинул Новгород. Там его так ценили и уважали! Сейчас скитается где-то в немецких землях.
Оторвались друг от друга на время. Княгиню после длительного пути ждала освежающая баня с целебными натираниями, затем приведение себя в домашний вид.
Позднее застолье с супругой разделил князь на женской половине. Речь шла в основном о строительстве новой обители. Затем - самое приятное - совместное удаление на ночь.
Померцал и погас в медном подсвечнике огарок. Оборвал свою песню запечный сверчок. В тишине Юрий слышал лишь себя и Анастасию, чувствовал лишь её одну. Бесприютность одиночества, длиннота ожидания, боль волнения канули в небыль. Как писано в «Травнике»: «Под магнитовом камнем сила магнитова». Давно стало истиной: не могут обе быть порознь. А значит, и времени друг без друга не может быть. Не было такого в жизни, и всё тут! Был лишь тяжёлый сон.
Князь лежал, переполненный счастьем, сжимая в ладони нежные персты княгини. Она быстрее его вернулась к обыденному, завела посторонний разговор:
- Василий отдал дочь Василису за Александра Суздальского.
Юрий плохо знал Александра, нового приближенного государя московского, не жаловал вниманием и своих племянниц, великих княжон. Потому новость воспринял молча.
Анастасия перешла к другим известиям:
- Новый митрополит на Москве.
Да, Киприан несколько лет тому умер.
- Кто же новый?
- Морейский грек именем Фотий, - сообщила княгиня. - Знает наш язык, хотя имя своё пишет по-гречески. Говорят, более печётся о мирском, нежели о духовном. Корыстолюбец! Тягается с боярами и князьями за сёла, земли, воды и пошлины.
Князь возразил:
- Может, и справедливо тягается. При Эдигеевом опустошении многое церковное достояние было расхищено. Теперь же расхитителям рачительный владыка нелюб.
- И твой братец-государь его не любит, - присовокупила жена. - И Витовт Литовский его не хочет. Послал к патриарху за новым митрополитом для южной Руси.
Юрий вздохнул:
- Повторяется судьба Киприана.
Княгиня уточнила:
- Этот хуже предыдущего. Я была в соборе Успения на его проповеди. Вельми строг! Велит наказывать мужа с женой, совокупившихся без церковного брака. А венчались чтобы не в полдень, не ночью, а лишь после обедни. Третий брак дозволяется молодым и бездетным, да и то после этого пять лет в храм не ходить. Девицам до двенадцати лет замуж нельзя. Кто пьёт вино до обеда, лишён причастия. Ну, есть, конечно, и справедливые требования: осуждается непристойная брань именем матери. Иноки и черницы чтобы не жили в одной обители, а вдовые священники не служили в женских монастырях. Под запретом ворожба...
Княгиня стихла, думая, что муж спит. Князь сказал:
- Я не сплю. Наслаждаюсь близостью твоей, драгоценным голосом. Неважно, что говоришь. Главное - ты рядом!
Анастасия, довольная его словами, продолжила излагать московские новости:
- К государю на службу приехал правнук Гедимина Литовского некий князь Юрий Патрикеевич Наримантов. Василий обласкал его, посадил на первое место среди бояр. У них большие из-за этого недовольства.
Муж откликнулся:
- Очередной временщик!
Жена вспомнила:
- А ещё недорассказала про Фотия. Был у него ближний человек Савва Авраамиев. Оклеветал своего хлебосольца по Витовтовой просьбе, будто бы наш митрополит из киевских храмов вывез всё церковное узорочье на Москву. Этот клеветник жил близ Фотия в Кремле. Когда весной загорелся митрополичий двор, который тотчас же погасили, огонь, как облако, отторгся от погребуши, достиг Авраамиева жилья и испепелил лжеца живьём.
- Во страсти! - прошептал Юрий, сызнова приникая к Анастасии.
Приник, как к живительному источнику, который ему, исстрадавшемуся, даровал веселье и сладость, душевное вкупе с телесным. Сколь приятен был родной шёпот.
- О, милый мой! Сижу одна в московской палате, князья и бояре со службы едут, а моего света милого нету. Здоров ли мой миленький без меня живёт? Ни к нему не пойдёшь, ни к себе не позовёшь!