Успокоившись, долга лежали молча, боясь порушить обоюдное - через край! - довольство. Вдруг княгиня сказала:
- Помнишь, Доброгостий Смотульский?
- Кто? - переспросил князь. - Ах да! Молодой полководец Витовт и... и Софья.
Анастасия подтвердила то, что прежде слышал от Галицкого:
- Московские вящие жены толкуют: было любление между ними, когда великая княгиня впоследни ездила в Вильну. Василий тоже подозревает, сына-одноименца не жалует. О тебе - тайные речи среди боярства.
Юрий ощутил резкий толчок в груди.
- Ты б хотела? - И напомнил: - Пророчества! Прорицатель-колдун! Ясновидец-юродивый! Золотая баба!
Анастасия откликнулась после затянувшейся тишины:
- Боюсь. Ох, не думать бы! Обмираю вся! А думы лезут и лезут, меняются, словно стражники у пленённого мозга. Не хочу! Нет, хочу. На зло злыдне Софье всё-таки бы хотела!
Князь молчал. Постепенно расслабил ладонь, сжимавшую Анастасиину руку, задумался о своём. Княгиня стала дышать ровнее, вот уже совсем легко, ровно. Заснула!
Юрий же слышал лёгкий звон. Нет, не княгинина карета. Это колоколец гонца, прискакавшего ямским гоном от Москвы до Звенигорода. Брат вызывает брата. В великокняжеской Золотой палате составляется договорная грамота. По ней после Васильевой смерти прародительский стол переходит к Юрию, как старшему в роде. Правнук Калиты калитиным же сменяется правнуком. Хартия подписывается Андреем, Петром и, конечно, довольным справедливостью Константином. Ведь, отстаивая её, он поплатился ссылкой из Пскова в Новгород, из огня в полымя. Теперь самый младший брат будет самым ближним человеком государя московского. Анастасия свет Юрьевна - великой княгиней. А Софья с непризнанным отпрыском уберётся к себе в Литву: пусть там с ней крутит любовь Доброгостий Смотульский.
Юрий видит море голов на Великокняжеской площади. Стражники в высоких шапках, белоснежных кафтанах застыли с бердышами в руках. На покрытой ковром широкой соборной паперти ордынский царевич Улан (в православный храм мусульманину заходить негоже) надевает на Юрия золотую корону. Однако это уже не мечты, это сон.
9
Князь Юрий ощущал себя полководцем во главе большой конной рати. С ним та самая охрана, с коей прибыл в Звенигород по его душу боярин Иван Дмитриевич Всеволож. Этот вызов к брату-государю в Москву ожидался давно, но не думалось, что случится он с такой пышностью. Триста всадников охраняют княжеский поезд. Году не минуло с той поры, когда княгиня, возвратясь в свой удел, поведала мужу московские новости. И вот второй по старшинству брат призван подписать грамоту о наследовании. Семейство с ближней челядью поместилось в пяти каретах, сыновья, братья-княжичи, Василий и два Дмитрия, скачут позади отца. Иван Всеволож, отпустивший бороду, ставший похожим на покойного своего родителя, держится рядом. Мрачно настроенный Борис Галицкий вместе с радостным Данилой Чешком тоже где-то здесь. Князь спросил перед отъездом старого дядьку отчего тот невесел. Потомок галицких княжат пощипал поседевший, уж не залихватский ус и промолвил: «Боюсь подвоха. Не зря Василий Московский отправил по твою милость хитрого Ивана Всеволожского. Будь настороже!» Ох, трудно становится с Галицким! Чем старше, тем мнительнее: везде мерещатся козни да происки. Вот и теперь спугнул радость. Не зазнавайся, а сомневайся: наследником ли вызван в Москву? Посол без объяснения объявил: государь зовёт! О наследственной грамоте сообщил, да не посвятил в суть, отговорился неведением. Теперь мчись и гадай: что ждёт?
- А позднее лето, как в прошлый год, тёплое и ласковое. Ветерок, солнышко, подлесочки, березнячок с ельничком, - всё радует. Всеволож, по дороге в гору, когда кони перешли на шаг, затеял беседу и тоже расщедрился на ласковые слова:
- Я, князь Юрий, всё думаю о твоих сыновьях: как выросли добры молодцы! А ума набрались? В науках поднаторели?
- Писать, читать могут. Счёт знают, - доложил князь.
Боярин отвечал приятным смешком:
- Письмо и счёт - княжичу не в зачёт! Чтобы многого желать, многого достичь, многим обогатиться, надобно много знать. В старину князю достаточно было хорошо владеть мечом, щитом и конём. А ныне - рублём! Фу-фу! - он вытянул руку и подул над ней. - Гляди, княже: вот он, не из чего! - На ладони, откуда ни возьмись, - серебряный рубль!
- Хитродействие! - удивился князь.
Всеволож молвил деловито:
- Совершим хитродействие. Присовокупим к моей дочке и государеву сыну, тоже Василию, трёх твоих сыновей. Я их выучу языкам: литовскому, польскому и немецкому. Открою тайну: отчего княжеская калита бывает полна. Расскажу о далёких землях, о древних властителях и народах.
- Это было бы для моих сыновей полезно, - искренне обрадовался князь.
- А неполезно станет, - стальной линеечкой по рукам! Вот так! - изобразил Всеволож.
Оба распотешились разговором. Вдруг князь смутился:
- Мои недоросли постарше твоей дочери и... и племянника, - не назвал он государева сына по имени.
Боярин кивнул согласно:
- Постарше, но не беда. Старшинство будет им причиной особенно прилежать к наукам. - И произнёс в дополнение: - Я открыл Василию Дмитричу перед отъездом сию свою мысль. Он одобрил.
Эти слова крепко завозили разум Юрия Дмитрича. Он вспоминал и повторял их постоянно. Когда пришло время ночевать в отведённом ему и княгине доме, поделился с женой. Оба пришли к согласию: неспроста присоединяет государь-братец к собственному сыну племянников. Стало быть, готовится Юрию большая судьба!
Так оно и оказалось по приезде в Москву. Настроение было праздничное, солнечное, улыбчивое. Улыбались, узнав князя, сторожа на рогатках, улыбались с поклонами знакомые встречные, улыбалась московская дворня во главе с Матюшей Заряном, держащим княжеские хоромы в полноте и сохранности.
Тем же вечером из златоверхого терема пришёл стольник: государь хочет видеть брата. И не одного, а с семейством. Юрий Дмитрич поехал с женой в карете, сыновья - в сёдлах. Встреча в Набережных сенях произошла столь искренняя и тёплая, будто расстались дружественнее некуда и не чаяли, как бы скорее свидеться. Брат крепко обнял брата и облобызал трижды. Великая княгиня Софья тех же учтивостей удостоила княгиню Анастасию. Лишь девятилетний Василий дичился старших двоюродных братьев, смущённо поручкался, уклоняясь от лобызаний. Юрий, сколь ни старался, не обнаружил в свояченнице-литвинке ни капли мрачности, внутреннего непокоя, душевной расстроенности. Неприглядная кубышка так же строга и сдержанна, в меру надменна, не щедра на слова. А обнаружил князь-дядя в невиденном прежде племяннике самое неожиданное: младший Василий был как бы слепок со старшего - узколиц, большеглаз, длинен не по годам и худ. Рядом с подросшими Юрьевичами Васильич казался ровней.
В честь приехавших родичей государь задал пир в Столовой палате. Стол был по случаю Успенского поста рыбный: капуста кислая с сельдью, икра лососёвая, белужья спинка вяленая, стерляди на пару, студень рыбный с пряностями, уха из плотиц, а к ней пироги подовые квашеные с горошком да подали ещё пирог большой с маковым молочком. Короче, яств, питий, сладостей оказалось в достатке.
Василий Дмитрич похвалился своей недавней поездкой в Орду. Опасной показалась ему дружба нового хана Зелени-Салтана с Витовтом, благосклонность к бывшим нижегородским князьям, тайные переговоры с Иваном Михайловичем Тверским. И, если сказать прямее: недоброжелательство к великому князю Московскому. Следовало поправить дело. Вот и пришлось отправиться с дорогостоящими дарами. Прибыл в столицу Кыпчакии, а там на великоханском столе уже другой Тохтамышев сын, Кадыр-Берди, только что свергнувший недруга Москвы. Этот - свой, пригретый по смерти отца великим князем, а потому вполне дружественный. Он тут же заверил, что смутьяны нижегородские не найдут в нём покровителя, а Витовт - друга. Иван Тверской, тоже ордынский гость, встретил Василия Московского в великоханском дворце с распростёртыми объятиями, заверил в искренности и в том, что у него против большого соседа - никаких вредных замыслов.