Софья подняла здравицу за успехи супруга.
Семейная трапеза ещё более оживилась, когда Юрий спросил о судьбе их давнего недруга Эдигея. Оказывается, великий темник, изгнанный из Больших Сараев, ещё долго скитался по кыпчакским степям. Тохтамышев сын, известный Юрию Кадыр-Берди, отыскал его на берегах Чёрного моря, в Тавриде, и в схватке заколол.
Василий Дмитрич отлучился на малое время, вернулся с потёртой хартийкой, объявил:
- Вот любопытное письмо. Его прислал моему тестю Витовту незадолго до своей смерти общий наш враг Эдигей. Внемлите и оцените красноречие воинственного старика: «Князь знаменитый! В трудах и подвигах честолюбия застигла нас обоих унылая старость. Посвятим миру остаток жизни. Кровь, пролитая нами в битвах взаимной ненависти, уже поглощена землёю. Слова бранные, коими мы друг друга огорчали, развеяны ветром. Пламя войны очистило сердца наши от злобы. Вода угасила пламя». Он предложил вечный мир, - дополнил великий князь. - Прислал в Вильно двадцать семь арабских коней и трёх верблюдов, покрытых красным сукном. - Тут неожиданно старший брат искоса глянул на младшего и ни к селу ни к городу произнёс: - Учись, Гюргий, заключать вечный мир!
Эти случайные, как бы вырвавшиеся хмельным делом, слова испортили Юрию всё застолье. Когда государь-братец, уже в конце пира, завёл речь о своём безупречном княжении, о том, что всё идёт хорошо, в людях растёт довольство, в недругах благоразумие, в соседях расположение, князь Звенигородский и Галицкий слушал терпеливо, но не очень доверчиво. Чтой-то Василий на себя не похож: в похвальбе теряет лицо.
Тесное семейное пиршество к концу становилось суше, приобретало не сердечный, а скорее служебный вид. Софья с Анастасией постепенно перестали обмениваться словами, а потом и глядеть друг на друга. Вот так двоюродные сёстры! Или старая пря не забывается? Братья же, тем не менее, при прощании обнялись. И опять государь ни к чему изрёк:
- Гюргий, не будь медведем.
- Кстати, - обрадовался Юрий Дмитрич вовремя пришедшей мысли, - недавно игумен Савва дал мне прочесть «Житие Сергия Радонежского», написанное нашим чудным дидаскалом[78] Епифанием Премудрым[79]. Там приводится случай: в пустынь к старцу Сергию повадился медведь. Не злобы ради, а токмо для насыщения. Старец клал на пень, что полагалось, зверь брал и удалялся. Если же Сергий забывал положить, медведь ждал своего и докучал старцу. Так продолжалось долгое время.
Возникло растерянное молчание. Его нарушили слова великого князя:
- Даже долгому времени настаёт конец.
Тягость сняли пасмурные слова Софьи Витовтовны:
- Епифаний Премудрый недавно умер.
Все вслух поскорбели о кончине великого мастера риторского плетения и витийских глаголов. На том и расстались.
В последний дневной час перед вечерей Анастасия пришла к мужу в его покой.
- Не могу одна. Вся в непокое. Давай подумаем, как быть.
Князь читал Псалтирь, чтобы утешить внутреннее ненастье после свидания с государем-братом. Он всегда раскрывал сию книгу, когда ум искал истины, а душа - опоры. На сей раз открылся двадцать седьмой псалом: «Не погуби меня с, нечестивыми и делающими неправду, которые с ближними своими говорят о мире, а в сердце у них зло».
- О чём думать, радость моя? - спросил жену. - В каком случае как быть?
- Плохое у меня предчувствие, - призналась княгиня. - Государь готовит тебе нечто неприятное, о чём пока временит говорить. - Она подошла к окну. - Душно мне. Отвори окно.
- Не простынь. На пороге осень, - распахнул створки князь.
В покое стало прохладно, свежо.
- Ожидаешь одного, сталкиваешься совсем с другим. Хватаешься за голову. Надоело! - размышлял князь вслух. - Однако ты дрожишь, - он попытался закрыть окно.
- Постой, - глядела во двор княгиня. - К нам важный гость. По коню, по платью - знатный человек княжеского достоинства.
Юрий посмотрел и хлопнул в ладоши:
- Ба! Константин! Брат любезный! Сто лет не виделись!
Анастасия не знала этого деверя, почти не видала. На их свадьбе он не был. В Москве жил урывками, пропадал то во Пскове, то в Новгороде: наместничал, не имел приличного удела. Самый младший, не любимый старшим, хотя с Юрием очень дружный.
- Пойду к себе, - спросилась у мужа, который спешил встречать любимого родича.
- Поздоровайся, - молвил князь. - Потом извинюсь за тебя.
Встретили гостя в сенях. Худой, высокий, не по летам постаревший. Облобызал невестку в обе щеки.
- Голубушка, Юрьевна! Всё тот же блистающий адамант![80]
- Благодарствую на добром слове, - смутилась Анастасия.
Она отказалась от вечери, сославшись на головную боль: обычная отговорка. Но Константин не настаивал. По-видимому, у него к старшему брату важные дела. За столом ел мало, не пил. Попросил малинового горячего взвару и уединения в покое. Затворил окно, сел в глубокое кресло.
- Какими судьбами на Москве? - спросил Юрий. - Для меня, как снег на голову.
Константин чуть усмехнулся.
- Вызван из Нова города для разговора. - Понимающе глянул на брата. - Как и ты.
- Что я? - не понял Юрий.
Младший брат вздохнул:
- Наш Василий плох.
- Как плох? - испугался Юрий. - Только что пировал с ним.
Константин молвил тихо:
- Знаю доподлинно: внутренняя немочь гнетёт его.
Юрий хлопнул себя по бёдрам:
- Ничего не приметил. В застолье был весел, похвалялся своим успешным княжением. Всё хорошо. Все довольны.
- Что хорошо? Кто доволен? - запальчиво произнёс Константин. - Прошлый год неубранный хлеб весь ушёл под снег. Люди питались кониной, мясом собак, кротов, даже кое-где мертвецами. Пуд ржи стоил рубль. А в Костроме даже два. В Нижнем до шести. Потом стало вообще негде купить.
- Знаю, - скорбно подтвердил Юрий. - В моей Звенигородчине хлебом запаслись загодя. Знатоки чуяли беду: я велел прислушаться. Потом поставил по границам княжества рогатки.
- Во Пскове также поступили, - закивал младший брат, - а вот рогаток не поставили. Новгородцы, тверичи, корела, чудь толпами пошли на Псков. Цены подскочили. Псковитяне вывоз запретили, пришельцев погнали. Те мёрли на большой дороге.
Братья помолчали.
- Чем ещё хвастался Василий? - спросил гость.
Юрий вспомнил:
- Поездкой в Орду. Теперь там дружественный нам великий хан Кадыр-Берди.
- Да что ты! - рассмеялся Константин. - Сидишь в своём уделе, ничего не видишь, не слышишь. Кадыр-Берди погиб от руки брата усердного союзника литовского. Так что цена Васильевой поездки - нуль! Зато унизился. И вновь, после нескольких лет вожделенной независимости, платим Орде выход - позорную прежнюю дань. Стоит ли похваляться?..
Опять братья помолчали.
- Чего ещё хочет от нас Василий? - развёл руками Юрий. - Ходим в его воле...
- Не совсем, - перебил брат. - Ты подписал ли с государем соглашение клятвенно уступить старшинство сыну его?
Юрий качнул головой.
- Андрей и Пётр давно уж подписали, - напомнил Константин, - упрямимся лишь мы с тобой.
- Я, - начал Юрий и запнулся. Младшему ли брату, другу своему, об этом говорить? Он давно знает. Давно, с опасностью для княжеского своего достоинства, поддерживает. Вовсе обездоленный родителем, уже не защищаемый покойной матерью, он целиком и полностью зависит от Василия. Его бы надобно склонять к покорности, ставить в пример Петра с Андреем. И всё же Юрий повторил: - Я против нового устава в правах наследственных.
- Я тоже, - встал Константин. - Пообещаем же друг другу завтра стоять твёрдо.
Провожая брата до сеней, Юрий между прочим, нехотя повторил сплетню, принесённую на хвосте Галицким, а позже повторенную Анастасией:
- Что-то злые языки судачили, якобы Витовтов полководец...
- Доброгостий Смотульский? - с полуслова понял Константин. - Наслышан даже в Новгороде. Враки! Видел юного Василия? А представь мужчину, что хотел бы посягнуть на Софью!
79