Братья сошлись на прибрежном галечнике, обнялись крепко-накрепко. Юрий заметил на щеках Константина капли. То ли слёзы, то ли речные брызги.
- Очи невольно плачут, созерцаючи тебя, брат, - признался младший из Дмитричей.
Старший спросил:
- Где Андрей с Петром?
Константин начал издалека:
- Всем ныне заправляет дщерь Витовтова и этот - как его? - литовский выходец, одноименец твой, Наримантов. Затмил самых именитых бояр. Верховодит! Я, Пётр и Андрей умышленно были посланы против родного брата, дабы доказать свою верность племяннику. От безвыходности подчинились, ибо Витовт изготовился для прыжка. Софья пока что отговорила отца от немедленного вторжения. Дескать, ты, брат, не имея достаточных сил, скоро утихомиришься. Так что Витовтовых опекунских усилий пока не требуется. Я, соображая все обстоятельства, заключил ряд[88] с мальчишкой, живу в Москве. А что делать? Всё бы сопротивление моё под Витовтовым кулаком выражалось в отсиживании у новгородцев. Они, конечно, не выдадут, да дело ли бессильно прятаться у друзей за пазухой? Андрей с Петром, как ты знаешь, отказались от своих прав ещё при покойном Василии.
Он замолчал. Юрий не торопил. Чувствовал: витиеватые объяснения тяжелы для прямого, честного Константина.
Когда же вынужденный воевода племянника продолжил речь, князь был огорошен его известием.
- Пока мы шли к Костроме, а ты - к Нижнему, два ордынских отряда во главе с царевичем и мурзой с ходу врасплох захватили Галич. Ватазин бежал в леса.
- А Дмитрий? - вскрикнул Юрий. - Мой сын Дмитрий Красный! Он не с нами. Он - в городе.
- Стало быть, увезён Ватазиным, - успокоил брат. - В городе его нет: я там был. Галич изрядно пожжён и пограблен. При нашем приближении татары ушли в сторону Рязани, Андрей и Пётр бросились вдогон. Мне же выпала горькая доля преследовать тебя. Настичь, разбить, доставить в Москву на судилище скорое и неправое: таков наказ.
- Галич!.. Галич! - горько повторял Юрий, глядя на противоположный берег. - Ужель Дмитрий увезён татарами?
- Галич освобождён, а о младшем твоём я не ведаю, - молвил Константин. И в сердцах прибавил: - Князья дерутся... Татары грабят... Земля страдает...
Юрий задумался:
- Куда мне теперь? На что решиться? Как поступить?
Константин, полагая, что речь о борьбе с племянником, посоветовал:
- Сейчас твоя надежда - Улу-Махмет, хан ордынский.
Юрий же думал о сыне. Упоминание о хане отвлекло его:
- На врага надеяться?
Константин возразил:
- Улу-Махмет, как я думаю, не разбойник. Мурза с царевичем поступили по своей воле. Оба будут наказаны.
- Наказаны! - откликнулся Юрий. - Нет, это я наказан!
Младший брат изложил своё предложение:
- Возвращайся в Галич, проси у племянника мира на год. Бояре по нежеланию воевать уступят. Уговорят Софью с Наримантовым. Временщик, хотя и воинствен, однако любая битва - палка о двух концах. Требуй третейского суда. Не найдёшь судью лучше Улу-Махмета. Такой выход увлечёт всех: ордынец будет иметь случай мирно вмешаться в жизнь непокорного русского улуса; Софья с сыном удвоят посулы мурзам и бекам, чтобы великокняжеская казна затмила твою, удельную; Витовт поскрипит зубами, да стерпит...
- А я... чем я одолею? - перебил Юрий.
- Сильными мира сего, - молвил Константин. - Есть твои верники близ великого хана?
- Есть, - вспомнил Юрий Кавергу с Ширин-Тегиней. Оба, он слышал, крупные люди в Больших Сараях. Первый - темник, второй - беклярибек.
- Сейчас главное - не спешить, - развивал свою мысль младший брат. - Время на твоей стороне. Витовт делами силён, а годами слаб. Того и гляди помрёт. Новые лица, обретшие силу при малолетнем великом князе, вызывают неприязнь старых. Со временем это во что-то выльется. Между тем твоя рать может увеличиться. При двух равных противоборных силах боярам будет из кого выбирать.
Юрий обеспокоился:
- Ты-то с чем сейчас возвратишься? Настиг, да отпустил. Пособник!
Константин пощипал ус:
- Литвин так мне и скажет. А у меня - отговорка: весенний разлив Суры. Нет способа в переправе. Оно отчасти и так. Но с тобой мы пришли к договору: ты, замирившись, уходишь в Галич, якобы распускаешь рать, просишь годовой передышки...
Юрий Дмитрич в раздумье походил по низкому берегу. Сура была мутной, текла беспокойно, от неё исходили холод, неприязнь. Не хотелось не только касаться такой воды, даже плыть по ней на дощанике. Младший брат совершил это ради старшего.
Константин на виду у московлян с галичанами как встретился, так и простился с мятежным братом крепким объятием.
По его отплытии князь призвал Вепрева:
- Срочно шли гонца в Галич. Скорейшим гоном, на сменных. Пусть узнает: где мой младший сын Дмитрий? Пусть нарочные о поисках ежедневно сообщают мне один за другим, немедля! Княгине об этом - ни полсловечка!
3
Галич встречал своего князя уныло. Юрий вернулся, как возвращаются на щите: без трубных звуков, без военной добычи, почти без войска. Вятская тысяча ушла ещё с пути к себе в Хлынов. Галичские ратники были распущены по домам, едва оказались в родных пределах. Княжеский въезд никем не приветствовался. А князь был весел: ещё за озером, в селе Пасынкове, встретил его младыш Дмитрий, живой, невредимый, давно прибывший с Ватазиным из лесов. С коня он пересел к матери в кибитку, дабы поведать ей о татарском набеге.
Когда Юрий Дмитрич в виду города заглянул при остановке к супруге, Анастасия весело сообщила:
- Митенька говорит: татары без нас тут набедокурили. Да, слава Богу, ушли, с чем пришли.
Остались позади выгоревший посад, земляной вал. Поехали разорёнными улицами. Колокола не трезвонили, большие барабаны-набаты не били. Толпы не высыпали навстречу, хотя на Торговой площади изрядно собралось глазеющего народу. Взирали на прибывших мрачно. Лишь один бородач в заломленном колпаке одиноко крикнул:
- Князю Юрию слава!
Показалось: лицо этого человека знакомо. Однако вспоминать не хотелось. Мысли - не в прошлом, а в будущем, которое выглядело как небо с наплывающей тучей.
Пришлось задержаться в воеводской избе. Поезд проследовал в кремник, а князь должен был выслушать донесение тиуна Ватазина. Тот говорил долго, - откуда слова брались? - хоть ничего существенного, чего бы Юрий не знал от брата Константина, не сказал.
В кремнике пришлось поблагодарить каждого из ближних сподвижников за напрасно претерпенные тяготы. Для пира повода не было.
Князь обратил внимание на отсутствие Бориса Галицкого. Оказывается, тот умчался вперёд ещё загодя, проверить готовность княжего терема к приезду хозяев. Вместо него неожиданно и уж совсем неприятно пред княжьи очи предстал, - тьфу на него! — даже в голову не могло такое взбрести! — Елисей Лисица. Его, пешего, подвёл к княжескому коню Асай Карачурин.
- Прости, Гюргибек! Смени гнев на милость, не поставь во грех, обороти в смех, - и прочие, обычные в таких случаях, русские выражения лопотал татарин, подталкивая перед собой когдатошнего спасителя, затем врага, а ныне, похоже, друга.
- Лазутчик? - невольно отпрянул Юрий Дмитрич.
- Ты знаешь меня, господине, не только в такой ипостаси, но и в других, лучших, - молвил Елисей. - На службу к тебе пришёл. Литовским выходцам служить не могу.
Князь велел Асайке-оружничему обустроить Лисицу и привести для беседы по первому требованию.
В своём тереме, наскоро сходив в баню, Юрий отправился на шум голосов в Столовой палате, где уже собрались все домашние.
- Боже мой! Как это могло статься? - услышал, ещё не переступив порога, голос Анастасии.
Каково же было изумление Юрия Дмитрича, когда за столом он узрел того самого бородача в заломленном колпаке, - сейчас, конечно, простоволосого и седого, - которого видел на площади кричащим своему князю «славу».
- Ты кто?
Галицкий, восседавший рядом с юными Юрьевичами и своим братом Фёдором, высоко поднял брови, передёрнул стрелками усов: