Елисей Лисица отыскал господина перед белым шатром, в многолюдном пространстве, ещё недавно зеленевшем травой, а теперь утоптанном сотнями ног до твёрдокаменности торговой площади. Молча шли к коновязи. Князь велел:
- Покуда не посылай гонца в Галич.
Лисица уведомил:
- Княгиня перебралась в Звенигород.
Юрий Дмитрич понимающе склонил голову: Настасьюшка жаждет поскорее знать новости, потому и приблизилась к Москве. Слишком уж горячо принимает она эту последнюю схватку мужа за свои права. Пришлось отдать Лисице распоряжение:
- Не посылай и в Звенигород!
- А Всеволож уже послал в Москву, - сообщил старый разведчик. - Только что слухачи донесли. На сменных, во весь дух. Беспрерывным гоном. Коней не жалеть! Гонцам не спать! Со дня на день в Первопрестольной колокола зазвонят.
- Колокола! - вздохнул Юрий Дмитрич. - Не наша, а их взяла! Они спешат, а нам некуда. Отправь гонца узнать о здоровье княгини. Пусть оградят её от кривых толков. Пусть о её благополучии уведомят меня в пути.
Лисица обещал в точности исполнить, спросил о сроках отъезда. Князь решил:
- Немедля. Нынче Же.
С малой стражей направился к дому Тегини прощаться.
Морозов, едучи с князем невесёлой дорогой, пытался чем- то взбодрить. Юрий Дмитрич не слушал, в конце концов отослал его распорядиться отъездом.
Тегиня встретил друга в Передней, провёл в помещение для трапез, пытался пригласить к угощению.
- Нельзя же так убиваться, Митрич! Сегодня ты без коня, завтра на коне. Не показывай виду. Хан велел передать тебе зов на пир. Попируй, будто беды не случилось. Видит Аллах, ничего нельзя было сделать!
- Зря ты увлёк меня в Крым, - молвил князь.
Мурза начал раздражаться:
- Ну, зря не зря! Каверга тоже меня винит. Сгори огнём этот ваш боярин! Раньше надо предупреждать. А теперь, что я мог?
- Хоть бы слово произнёс в суде, - укорил его Юрий Дмитрич.
- Слово? - прищурился Тегиня. - А знаешь что утром передал царский постельник Усеин, человек выше меры осведомленный. Он донёс речь великого хана, сказанную перед всеми мурзами. Улу-Махмет обещал смертью меня казнить, если дерзну вступиться за тебя на суде хоть бы словом. Ты хочешь моей смерти?
Князь покачал головой.
- Ты не спасёшь меня на сей раз от казни без пролития крови, - добавил Тегиня и усмехнулся.
- Это верно, - согласился князь.
И, сделав усилие, крепко-накрепко обнял невиновного мурзу. А великого хана попросил убедить, что вследствие телесной немоготы не может пировать. Молит Бога, как бы домой добраться.
- Прощай и не поминай лихом, - даже облобызал друга князь.
- Ты тоже не поминай, - провожал его беклярибек до самых ворот.
В тот же день конный отряд князя Юрия Звенигородского и Галицкого на рысях выехал из Больших Сараев. Обратная дорога домой не воспринималась князем, как путешествие. Он не глядел по сторонам. Проявлял полное безразличие к выбору места для постояний: то ли в степи, то ли в степном поселении, то ли в шалаше, то ли в чужом доме, - всё было едино. Всем распоряжался Вепрев. Князь скакал и скакал, видя лишь конскую гриву да землю перед собой. В часы отдыха старался не заводить бесед. Морозова с утешениями отверг. Боярин, не в силах развеять княжеского ненастья, тоже ушёл в свои думы. Единственно слуга смог потрафить Юрию Дмитричу: оружничий, Асай Карачурин ни на минуту не покидал господина. В дороге был молчалив, зато перед сном или после трапезы развлекал длинной, одной и той же, казалось, не имеющей конца байкой. Поначалу Юрий Дмитрич почти не слушал. Слуга же повествовал:
- Я тебе расскажу, Гюргибек, как батыр Шарьяр, живший среди необъятной Азии, убил дракона по прозвищу Аждарха.
Князь не ответил. Асай продолжил:
- Батыр ехал на лихом скакуне меж громадных хребтов и скал, мимо бездонных пропастей. Думал, что заблудился. В одном из ущелий, где в полумраке светлела лишь узкая полоска небес, услышал хруст под копытами. Наклонился с седла и в осколках жёлтых камней разглядел людские и конские черепа и скелеты. Ими было устлано всё дно ущелья. А с ними лежали копья, изломанные клинки, куски щитов, секиры и шишаки - закопчённый, ржавый металл. И повсюду чернела зола. Словно из-под котла, тянуло гарью. Что за страшный огонь сжёг здесь несчастных воинов?.. Ты слушаешь, Гюргибек?
- Уже нет, - откликнулся князь. - Дай поспать.
На следующей стоянке он сам завёл речь:
- Так что за огонь в ущелье спалил всех ратников?
- Этого не понял Шарьяр, - подхватил оружничий. - Хотел покинуть жуткое место. Но выход преградила скала, похожая на громадную голову. Не возвращаться же назад! Смельчак с досады ударил в неё тяжёлым копьём. И вдруг голова засопела, как разъярённый вол, стала оживать, морщиться. Приоткрыла громадный глаз. Издала злобный рёв, потрясший каменное ущелье.
Асей замолчал. Князь ободрил:
- Слушаю.
Байка продлилась:
- Сперва из раздувшихся ноздрей захлестал обжигающий суховей. Батыр успел заслониться щитом, отъехал подальше. Неужели перед ним Аждарха? Много слухов ходило о неистребимом драконе, порождении зла, позоре и беде всего края. Стало быть, он спал и вот пробудился. У чудовища львиная пасть, горбатый хребет и змеиный хвост. Он кровожаден и беспощаден. У него единственный глаз, зато семь тысяч клыков. Его жилье - горы. Здесь он сжёг своим утробным огнём не одну тьму богатырей.
- Твой батыр не побежал назад? - спросил князь.
- Шарьяр зашатался и выронил меч от испуга, - отвечал на вопрос Асай. - Вот жгущий блеск огромного глаза! Вот ядовитый дым, языки пламени сквозь оскал клыков! Из-за выступа батыр выставил копьё и острие его тут же раскалилось докрасна. А огонь уже подбирался к копытам лошади, к ногам богатыря... Тут уж или смерть, иль победа, которая кажется невозможной!
- Да, невозможной! - неожиданно с жаром подтвердил Юрий Дмитрич. - Победа часто выступает в таком обличье. Невозможная, - и хоть криком кричи!
Они лежали в глинобитном жилье степняка, в полной тьме. Князь на деревянном одре, оружничий на полу, на шкуре.
- Шарьяр спешился и пошёл к страшной пасти с копьём наперевес, дабы вернее нанести удар. Шёл, будто горящим лесом. Огонь и дым не давали дышать. Броня на груди раскалялась. В ушах - гул. Клочья кожи сползли с рук. Скрипя зубами от боли, кипя ненавистью, двигался батыр живым факелом прямо в пламя.
- Довольно, - попросил Юрий Дмитрич.
Сон ли сморил его? В дальнейшем, на протяжении многих дней, он не просил Асая закончить, словно напрочь забыл о вымышленной истории. Уже Дикое Поле осталось позади. Ехали родным русским лесом, когда однажды на стоянке князь вспомнил:
- Чем же завершилась схватка твоего земляка с драконом?
Оружничий с большим удовольствием закончил свою повесть:
- Прежде всего Шарьяр поразил глаз чудовища, омерзительный, жадный, злорадный. Ослеплённый дракон издал оглушительный вой, будто поражённый громовой стрелой в самое сердце. Батыр упал на камень без сил, почти не дыша. Как будто душа навеки рассталась с телом. Сколько времени лежал? Может, долгие годы. Далёкий от жизни, как облако от земли, он был у самой границы загадочной страны, где кончается свет, следы теряются во мраке, откуда нет надежд возвратиться.
Юрий Дмитрич согласился:
- С того света не воротишься.
- Если тебя не позовут так, чтоб ты услыхал, - убеждённо уточнил Асай. - Шарьяр в забытье уловил вдруг зов: смутный, далёкий, настойчивый. Это заржал его верный боевой конь. И вот, нате, пожалуйте! Вернулась в тело душа. Пригрел солнечный луч. Батыр встал с ложа, обнял за шею коня.
- Ах, если бы такое было возможно! - пробормотал князь.
- Только лишь тут, - завершил Асай рассказ, - разглядел победитель поверженного дракона. Аждарха более не существовал. Народ до сих пор вспоминает о стародавних мрачных временах, о чудовище, в единственном глазу коего жило сердце, и о поразившем его чудо-бойце. А ущелье зовётся Драконовым.