– Спать будете али на гулянку пойдете? – спросила она. – В клуб бы сходили. Там, чай, кино сегодня.
– Клуб – это идея. Спасибо за идею, бабка. Тэк-с, клуб – это хорошо. Мы пойдем туда с Мотиковым. Посмотрим кино. Как, Мотя, ты не против?
– Я люблю кино.
– Очень хорошо. Это очень хорошо, Мотя, что ты любишь кино. По дороге мы с тобой подумаем, как его лучше посмотреть: спереди назад или с зада наперед.
– Спереди назад.
– Надо подумать, Мотя… Не спеши… – Скиф подождал, пока бабка уйдет назад в хату. – Жених с невестой пойдут к председателю. Посмотрите, что там можно сделать. Полагаюсь на вашу фантазию. Можно кур повыбрасывать из курятника, свинью дегтем обмазать. Или еще там что… Посмотрите сами.
– Посмотрим! Люблю шкоду! Мы ему такое устроим! – Рита захлопала в ладоши.
Циавили недовольно закрутил жилистой шеей.
– Куры… Попробуй выбрось. Они знаешь как клюются. А свинья… С перепугу она загрызть может.
– Что значит не знаешь сельского хозяйства. Куры спят. Их надо спокойно снять с нашеста, засунуть голову под крыло и перенести куда-нибудь подальше в чужой двор. Они и не проснутся. А свинью чесать надо. Твоя невеста будет чесать, а ты мажь себе да мажь.
Донжуан поднял правую бровь и зафиксировал ее в этом положении, словно вставил в глаз монокль.
– Он окончил сельскохозяйственный институт, неоднократно избирался членом профкома, – сказал донжуан высокомерным голосом. – По ночам он снимал сонных кур с нашеста и мазал дегтем свинью.
Все рассмеялись, кроме Скифа.
– В этом-то все и дело, – пожал плечами племянник гипнотизера. – Совершенно нормальная идея. Это вам хорошо смеяться, когда у вас нет подсобного хозяйства. А вот представьте, что у вас есть подсобное хозяйство. Вы встаете утром – курятник пуст, по сараю мечется вымазанная дегтем свинья. Впрочем, я не настаиваю. Найдете что лучше – пожалуйста. Цель одна – допечь.
Рита слегка шлепнула жениха по стриженой макушке.
– Ему бы только по бабам бегать. Больше ни на что не способен. Хорошо, что остригся. От него теперь все шарахаться будут. Ну и уродец! Посмотри на меня. Ха-ха-ха! Папа Карло! Ну, точный папа Карло!
– Сама ты баба-яга, – надулся Циавили. – Тебя бы остричь, посмотрели бы…
– Ладно, – встал Скиф. – Пора. Операция «Варфоломеевский вечер» начинается. Петр будет обеспечивать прикрытие с тыла. Держись поблизости от клуба. В случае чего хватайся за кобуру и арестовывай нас. Разъяренный сельский житель очень опасен. Ясно?
– Ясно… – пробормотал Петр без всякого энтузиазма.
Туча словно поднялась из камышей и встала неподвижно, угрожающе громыхая. Была она похожа на стену, отлитую из мутного зеленого стекла. Время от времени по поверхности стены пробегали голубые трещины. Они трепетали и слепили глаза, как огни электросварки. Все замерло и, казалось, обратилось лицом в сторону застывшего колосса, который остановился в нерешительности, куда двинуться. Взволнованные камыши то принимались хлопотливо шептаться, то замирали, покорно свесив метелки. Ветра не было, но от тучи едва заметно тянуло свежестью предосенней грозы.
Скиф, Мотиков и Циавили надели фуфайки, Рита – теплую кофту, а Петр облачился в шинель, и все ему немного позавидовали. У калитки расстались. Рита и донжуан пошли к дому председателя огородами. Петр уселся на скамейку у дома и стал ждать развертывания событий, а Скиф и Мотиков зашагали в сторону клуба.
Фильм уже начался. Возле дверей никого не было, на завалинке, как пиявки, висели пацаны и заглядывали в окна, мерцавшие синим светом. На двери белел листок.
– «Любовь в сентябре», – прочел вслух племянник гипнотизера. – Чего ж это они идут с опережением графика? Надо, Мотя, поправить товарищей. Сейчас только август, а они уже про сентябрь смотрят.
У порога тарахтел небольшой движок, снабжая киноустановку электричеством. Скиф обошел его и забарабанил в дверь. Дверь тотчас же открылась.
– Скорей. Началось уже, – сказала молодая женщина, очевидно, жена киномеханика. – Вам два?
– А какой фильм?
– «Любовь в сентябре».
– Чего ж вы в сентябре крутите, а сейчас август?
– Так любовь – она в любом месяце, – засмеялась контролерша.
– Нет, вы почему нарушаете установку? Всегда у вас все наоборот. Летом у вас маек в сельпо не найдешь, а зимой шапок. Эт почему вы игнорируете село? – повысил голос Сашка Скиф.
На него зашикали.
– Закрывай дверь! Хватит горло драть!
– Нет, вы объясните, почему любовь в сентябре, а сейчас только август?
– Пойди проспись, – кассирша потеряла к Скифу интерес.
– Эй, тракторист! Останавливай свой драндулет! Очковтирательством занимаешься, сапожник?
Теперь уже загалдел весь клуб.
– Кто там орет? Выкинуть его на улицу! Напьются – и скорей в клуб! Опять Семяхин? Не, кажись, новенькие. Хулиганы, которых работать пригнали. С ними же милиционер был! Где милиционер? Зачем их пригнали? Толку, как от быка молока, а драки теперь каждый вечер будут.
Скиф пробрался к аппарату и стал дергать какие-то провода. Киномеханик вцепился ему в фуфайку. Чемпион, раздвигая людей, как ледокол льды, поспешил к шефу на помощь. Поднялась возня. По экрану метались взлохмаченные головы. Туда уже никто не смотрел.
– Свет! Включи свет! – кричала публика.
Но выключатель был у самой двери, а там лежала образованная чемпионом куча-мала. Наконец киномеханику удалось включить лампочку в аппарате. Клуб осветился резким светом. Глазам зрителей предстала жуткая картина. У двери, путаясь в скамейках, возилась куча людей. Потный поцарапанный киномеханик отбивался от наседавшего Скифа, который рвался к аппарату и кричал:
– Я тебе покажу любовь в сентябре!
При свете расстановка сил стала яснее. Через пять минут Скиф и чемпион были выдворены из клуба, дверь закрыта изнутри на засов, и сеанс возобновился. Напоследок племянник гипнотизера получил пониже спины увесистый пинок от белобрысого верзилы. Этот же верзила огрел чемпиона пустой кассетой из-под ленты. Побитые искатели приключений поднялись с земли.
– Вот негодяи, – сказал племянник гипнотизера, потирая ушибленное место. – Быстро сориентировались. Тебе не больно, Мотя? Звук был очень сильный.
– Кх-х, – сказал чемпион.
– Кассетой вздумал драться. В ней наверняка килограмма три… И ничего не сделаешь. Разве окна побить? Как им отомстить, а, Мотя? Кассетой по голове… Еще никто не бил Мотикова кассетой по голове.
– Ых! Ых! – выдохнул чемпион, сжимая кулаки.
– Ты, Мотя, вел себя неактивно. Ты слишком либерален по натуре. Тебя лупят кассетой по голове, а ты стоишь, растопырился и глазами моргаешь. Чего мы достигли сегодня, Мотя? Мы ровным счетом ничего не достигли. Они себе спокойно вышвырнули нас, как котят, и спокойно смотрят кино.
– Котят… – повторил чемпион. – Котят… – Мотиков подскочил к движку, обхватил его руками и рванул от земли. Движок чихнул, но продолжал работать. Чемпион, пошатываясь, сделал несколько шагов. Провода лопнули, из них посыпались искры. Синий свет в окнах исчез.
– Котят… – Чемпион зашагал в сторону от клуба, держа в объятиях работающий движок.
Дверь открылась, оттуда стали выбегать люди.
– Украли! Движок украли! – закричал кто-то. – Вон он! Держи!
Несколько человек во главе с белобрысым верзилой устремились вслед за чемпионом. Мотиков кинулся бежать. Над его головой, как из трубы самовара, клубился дым и полыхало пламя. Следом, извиваясь по траве, искрились провода.
– В речку бросай! – крикнул Сашка. – В речку его к черту!
Скиф кинулся было наперерез бегущим, но его отбросили в сторону, и племянник гипнотизера скатился в придорожную канаву.
Топот преследующих стих. Вдруг в той стороне послышался взрыв, шипение, и на фоне синей тучи в вспышке молнии Сашка Скиф увидел поднявшееся белое облако. Затем там начался страшный гвалт, крики «Лови! Лови!».