Вторым пунктом «по путю», наводившим особый страх, была учрежденная комендантшей должность «директора титана». Титан вообще был слабостью тети Дуси. Она драила, чистила, холила его каждую свободную минуту, и он сиял, как северное сияние. Титан клокотал почти круглые сутки! Комендантша сидела возле него, наслаждаясь клекотом, пила чай из огромного железного блюдца и слушала зубрение «директора». «Директора титана», в обязанности которого входило поддержание огня в топке и наливание чая своей повелительнице, тетя Дуся выбирала сама, руководствуясь ей одной понятными соображениями, но предпочитала длинных и худощавых. Обычно «директора» покорно тянули свою лямку (хватит ли у кого храбрости ссориться с комендантшей?), но бывали случаи и неповиновения. Не выдержав, «хранитель огня» сбегал и прятался в какой-нибудь комнате. Тогда тетя Дуся делала предупредительное выключение света. Если беглец не являлся с повинной, свет гас на полчаса. Если и после этого «директор» упорствовал, тогда комендантша решительно поворачивала рубильник на «ВЫКЛ» до самого утра. Но обычно мятежного «директора» приводили сами же студенты после первого предупреждения, так как свет в общежитии нужен не меньше, чем воздух.
Спустя пятнадцать минут после того, как погас свет, в коридоре послышались тяжелые медленные шаги. Все общежитие притихло, как трава перед грозой. Тетя Дуся шла не спеша, останавливаясь возле каждой двери, очевидно, размышляя, кого взять в «директора».
Шаги затихли возле «конструкторского бюро», чиркнула спичка. Молчание. Наверно, комендантша читала на двери фамилии.
В тишине было слышно, как у Скифа стучат зубы. Племянник гипнотизера до ужаса боялся женщин, а тетя Дуся в его глазах вообще была атомной бомбой.
Бормотание: «Негодяи, заставляют больную женщину шляться впотьмах». Чиркнула еще спичка. Шаги.
– Пронесло, – вздохнул Скиф.
– Наверно, Володька из сорок седьмой влипнет, – сказал Мотиков. – Он в ее духе. Гы-гы-гы!
Но в это время опять послышались шаги. Тетя Дуся возвращалась. Шаги замолкли возле их комнаты. Стук в дверь.
– Скифин дома?
– Нет! – ответил Мотиков.
– Врете! Знаю, что дома! Пусть идет кипятить титан! Заставляете больную женщину за каждым шляться. Нет чтобы самим прийти кипятить.
– У меня завтра экзамен! – подал голос племянник гипнотизера.
– Ага! Значит, все-таки дома. Эй, вы, слушайте все! Пока Скифин не пойдет кипятить титан, света не будет!
Голос комендантши прогромыхал три раза по пустому коридору, толкнулся в каждую дверь и свалился по лестнице в подвал, где от него в панике шарахнулись по своим норкам мыши. Тетя Дуся ушла. Тотчас заскрипели двери, коридор наполнился людьми. В «конструкторское бюро» застучали:
– Скиф! Иди! Не валяй дурака, у нас завтра зачет!
– А мне какое дело? Идите сами! – огрызался племянник гипнотизера.
– Ты человек или нет?
Громыхание в дверь стало невыносимым. Пришлось открыться. Ввалилась целая делегация, она грозила, упрашивала, умоляла. Скиф не соглашался.
В самый разгар спора появилась тетя Дуся.
– Ну, долго я еще буду ждать? – рявкнула она.
Комендантша схватила в охапку племянника гипнотизера и потащила его по коридору. Скиф отбивался, кричал, дрыгал ногами. Картина очень напоминала кадр из американского фильма «Седьмое путешествие Синдбада», когда голодный циклоп утаскивает одного из путешественников.
Возле кубовой Скиф оттолкнул комендантшу:
– Ладно, сам пойду, убери свои ручищи. Включай свет!
– Спасибо, Скиф! – загалдели в коридоре.
– Чтобы к утру пиджак закончили! – выкрикнул шеф последнее указание, скрываясь в кубовой.
– Благодетель! – промычал чемпион.
Утром перед экзаменом Скиф устроил генеральную репетицию. Первым стал «шпаргалить» Мотиков. Он уселся за стол, положил на край пиджак и стал заглядывать в него, шевеля толстыми губами.
– Сигма плюс эпсилон…
Племянник гипнотизера на цыпочках обошел вокруг Мотикова и схватил его за локоть.
– Плюс неуд!
– Ых! – дернулся чемпион, привычным приемом зажимая руку учителя под мышку. – Ты чего? Га-га-га! Щекотно!
– Эх ты, гиря заржавленная! Кто же так шпаргалит? Надо одним глазом туда, другим на меня! А подкладку локтем закрывай!
Не смог «списать» и Петр Музей. Да и сам «главный конструктор» пиджака был «засечен» при первом же заглядывании в подкладку.
Скиф почесал затылок.
– Да-да… Верно, что практика проверяется теорией. Надо его усовершенствовать.
Племянник гипнотизера вооружился линейкой, карандашом и принялся что-то чертить, шепча цифры и формулы. Ученики почтительно следили за действиями учителя. Лоб шефа то хмурился, то, наоборот, просветлялся. Наконец Сашка Скиф оторвался от своих расчетов и сказал:
– Нужно метр сатина и четыре метра резинки для трусов.
Чемпион вызвался сбегать в магазин за покупками.
– Я знаю! – обрадовался гиревик. – Он за пиджак хвать, а резинка ему по лбу – рраз!
– Кончай болтать! Бегом, а то не успеем!
Из сатина Скиф смастерил шторки для подкладки. Теперь «шпаргалить» можно было, лишь натянув резинку и держа ее в кулаке. При малейшей опасности достаточно было отпустить резинку, как шторки закрывали бумагу и иллюзия сатиновой подкладки становилась полной.
Больше всех был доволен Мотиков. Он шагал по комнате, распахнув пиджак, и без конца щелкал резинкой.
– Он к тебе кинулся, а ты – рраз! Га-га-га! Он к тебе опять, а ты опять – рраз! У него – глаза на лоб! Га-га-га!
Даже Музей нашел, что пиджак в таком виде – изобретение очень удачное.
…Задолжникам Свирько назначил экзамен на пять часов. День, как назло, выдался жарким. Из больших окон в коридор налилось столько тяжелого солнца, что, казалось, еще немного – и оно загустеет, превратится в горячее месиво, и Петр Музей в своем черном пиджаке застрянет в нем, как муха.
Задолжников, сдающих третий раз, «рыцарей в третьей степени», оказалось семь человек. Все были, как и Музей, в пиджаках, карманы и груди их оттопыривались, на ладонях виднелись формулы. Это была отпетая, прошедшая огни и воды компания. Она с любопытством разглядывала бывшего отличника. Петр уловил шепот:
– Это тот, который… с женой Свирько…
– Сгорел парень…
– Не успокоится, пока не исключит.
– А он чего связывался? Мало девок, что ли? Знал ведь, какой зверь.
– Думал, все шито-крыто. Свирько на рыбалку уехал, а тот к ней. Тут он его и накрыл.
– Лучше б уж не приходил сдавать.
Петр одернул дрожащими руками пиджак и отошел, чтобы не слышать. Как он завидовал этим «рыцарям в третьей степени»! А раньше он их и за людей не считал.
Свирько появился, когда все уже изнервничались. Быстро прокатился в аудиторию, побыл там минут пять, потом высунулся, как грач из скворешни:
– Заходите! Все!
Столы были расставлены в излюбленной свирьковской манере – полукругом.
– Ну-с? Разбирайте свое счастье, – сказал он, делая круги на вертящемся стуле. Рядом сидел пожилой лаборант Пахомыч и строгал ножиком какое-то наглядное пособие. Вот тебе и комиссия…
Петру достался очень трудный билет. Предстояло вывести длиннейшую формулу. Как он помнил, она была с краю на левой поле… Петр потянул за резинку и стал расстегивать пиджак… И вдруг увидел, что Свирько зло и насмешливо смотрит на него в упор…
…Все уже давно сдали, а Петр все сидел, дрожащей рукой рисовал на бумаге какие-то каракули и никак не мог даже расстегнуть пиджак. В аудиторию несколько раз заглядывал Сашка Скиф, шипел и делал знаки. За все время Свирько не сказал Петру ни слова, что-то строчил, будто в аудитории никого, кроме него, и не было.
«Это он нарочно, – равнодушно думал Петр Музей. – Хочет, чтобы я первый сказал, что не знаю билета… унизился…»