Так прошло еще с полчаса. Наконец декану, видно, надоело. Он кончил писать и энергично крутнулся на стуле.
– Ну-с? Долго еще будем сидеть?
Петр молчал. Свирько полистал зачетную книжку бывшего отличника.
– Мда… Жалко, конечно, но на следующий куре я вас перевести не могу. Еще на защите завалитесь. Механизация ферм – основной предмет. Я бы вам посоветовал взять академический отпуск. Поработаете годик, подучитесь…
Тон у Свирько был почти доброжелательный. У Музея задергались губы.
– Дмитрий Дмитриевич! – почти крикнул бывший отличник. – У меня с вашей женой ничего не было! Честное слово! Это кто-то другой потерял зажим!
– …Ну-с… да… поработаете в каком-нибудь совхозе…
– И ваш халат я надел случайно!
– …так сказать на практике…
– Я облился чаем!
– …а через годик-другой милости просим опять ко мне…
– Нужна мне ваша жена! Прямо, думаете, свет клином на ней сошелся! Нашли сокровище! Подавитесь вы ей!
– Ты еще больше усугубил положение, – сказал недовольно Сашка Скиф. – Он никогда не простит тебе этих слов. Лучше бы ты сказал, что все равно отобьешь ее у него. Но теперь ничего не поделаешь.
Скифы сидели на лавочке в институтском парке.
– Как это подло и низко с его стороны! – горячо заговорил Петр Музей. – Мстить студенту! Даже пусть я ее любовник! Допустим! Ну и что? Ударь, может быть, убей, но при чем здесь механизация ферм? И этот человек – декан, руководитель большого коллектива! Ведь он же должен быть всегда справедливым! Это основное качество руководителя! А он по одному лишь подозрению губит человеку жизнь. Что мне теперь делать… Я даже не знаю… Куда я теперь… Какой позор перед всеми… Выгнали из института за неуспеваемость. Кого? Петра Музея…
– Нет, надо что-то придумать, – Скиф почесал свой рыжий взлохмаченный затылок. – Терять из-за этого сельскохозяйственного Отелло институт не стоит. Что же придумать? Конечно, можно было вызвать из Душанбе моего дядю. Он хоть уже на пенсии, но мог бы тряхнуть стариной. Он бы свернул ему набок голову. Пусть попробует тогда принимать экзамены! Со свернутой головой у него даже куры списывали бы.
Скиф потер руки и стал фантазировать дальше:
– Мы бы загипнотизировали всех преподавателей и делали бы с ними что хотели. Я бы тогда даже не списывал. Приходил на экзамены… Нет, зачем приходил? Они бы сами прибегали ко мне в комнату и говорили: «Александр Иванович, не угодно ли вам дать зачетную книжку, я в ней поставлю „отлично“?» А я бы отвечал: «Приходите завтра. Я сейчас занят». Они бы за мной побегали!
– А как же я? – забеспокоился Мотиков.
– И за тобой будут бегать, – успокоил его Скиф. – Но это длинная история. Пока приедет, пока настроит инструменты… Надо что-то срочное… Думай и ты, Мотя.
Мотиков послушно обхватил голову руками и наморщил лоб.
Через пять минут после начала этого необычного для него процесса шея чемпиона покраснела, глаза начали тяжело вращаться, пальцы сжались в кулаки.
– Уф-ф, у-ф-ф, уф-ф, – запыхтел Мотиков.
– Хочешь встретить его где-нибудь в темном переулке? – сразу догадался Скиф о ходе мыслей чемпиона.
– Уф-ф, уф-ф, – еще больше запыхтел гиревик.
– Не пойдет, – отрезал шеф. – Думай дальше.
Однако ничего другого чемпион придумать не мог. Его мысли постоянно вращались вокруг темного переулка и собственного большого кулака.
– Идея! – вдруг сказал Сашка Скиф. – Придумал! Я скажу ему, что это мой зажим! Что он мне сделает? Механизацию я уже сдал. Остальное все равно сдеру, хоть надо мной часового с автоматом поставь.
– Нет, ребята. Это не поможет. Спасибо вам за все… Я, наверно, правда подам заявление… – Пето Музей поднялся со скамейки.
– Ты подожди! – ухватил его за рукав Скиф. – Это же очень сильно придумано! Я еще не вижу деталей, но, допустим, он встречает меня где-нибудь на лестничной клетке своего дома. Я иду, напеваю, щеки у меня в помаде, на галстуке зажим с гробом и черепом… Он сразу оставляет тебя в покое и принимается за меня.
– Нет, спасибо, Саша…
– Да брось ты! Я любого вокруг пальца обведу. В мире есть только два человека, с которыми мне трудновато тягаться и которых я уважаю. Это мой дядюшка, профессиональный гипнотизер, и один парень. Не знаю его фамилии, его мимом дразнили. Учился лет пять назад в нашем институте Вот хохмач был! Под любого мог подделаться. Один раз ректор в командировку уехал, так он под него подделался, зашел в кабинет и целый день принимал посетителей. Даже заседание ученого совета провел. А вечером дочка ректора к своему папаше зашла и тоже не узнала. Даже в щечку поцеловала. Он из-за этого и все дело затеял, чтобы она его в щечку поцеловала. Полгода потом не могли разобраться. Ректору стали не доверять. Так перед каждым заседанием он себя за бороду дергал, чтобы доказать, что настоящий. Жаль, нет этого мима, а то бы мы с ходу это дело уладили. Ну ладно, я и один оправлюсь. Давай зажим.
Вечером Скиф позвал для консультации курсового донжуана Алика Циавили. Алик был в высшей степени приглаженный, прилизанный и наутюженный человек. Все у него было на месте: каждый волосок, каждая складочка, не говоря уже о таких вещах, как нос, рот и уши. Курсовой донжуан делал очень мало движений, славно боялся, что какая-нибудь часть может отлететь от него. Одна рука и часть головы у бывшего «директора» были забинтованы после столкновения с тетей Дусей. Алик вообще бывал довольно часто забинтован, так как его довольно часто били.
– Алик, – оказал Скиф несколько смущенно. – Тут такое дело… Требуется консультация… Надо, чтобы муж, встретив одного человека, подумал, что он возвращается от его жены… У тебя опыт большой… Дай совет.
– Где этот человек? – спросил Циавили, не поворачивая головы.
– Допустим… я…
– Допустим или точно?
– Ну точно…
Скиф смущенно потупил взгляд, так непривычна была ему роль соблазнителя. Циавили осторожно, славно это хрустальный шар, повернул голову на девяносто градусов и уставился на Скифа.
– Гм… А она кто?
– Молодая, красивая…
– Точнее.
– Стройная… среднего роста…
– Какие употребляет духи?
– Духи… черт ее знает.
Циавили медленно поднял правую бровь и зафиксировал ее в этом положении.
– Какие любит цветы?
– Откуда мы знаем?
Левая бровь повторила движение правой, и курсовой донжуан стал похож на очкастую змею.
– Я удивлен, мальчики. Вы проявляете элементарное незнание материала.
– Мы спишем, – сострил Мотиков. – Га-га-га!
– Так вот: сначала узнайте эти вещи, а потом будем разговаривать. Лишь в духах, цветах и конфетах раскрывается женщина. Все остальное – мишура, защитная окраска. А здесь она выдает себя.
Скиф перебил Циавили:
– Нам не нужна теория, Алик. Ты скажи, как я должен выглядеть, чтобы он поверил?
Циавили медленно поднялся со стула. Вид у него был оскорбленный. Мотиков загородил дорогу донжуану, ожидая распоряжений шефа.
Скиф взлохматил себе волосы, повязал галстук, нацепил на него зажим и глупо-счастливо заулыбался:
– Таким я должен быть?
Алик вдруг схватил зажим.
– Ты где взял?
– Нашел.
– Это мой.
Стало тихо.
– Ах вот как. – процедил Скиф. – А почему на нем буквы ПМ?
– Помни обо мне.
– Тогда должно быть ПОМ…
– А вам какое дело?
– А такое, неграмотная ты балда, что из-за тебя человек погорел! Ты на квартире декана его потерял?
– Не важно!
– Очень важно! На квартире?
– Чего вы ко мне привязались? Зажим мой, где хочу, там и теряю! – Алик с презрительным видом направился с дверям.
– Отдай зажим!
– С какой стати?
– Отдай зажим! Что с возу упало, то пропало.
– Выкуси.
– Мотя!
Чемпион протянул руку, намереваясь ухватить донжуана, но Циавили неожиданно боднул головой Мотикова в живот и помчался к двери.