И вновь начинается унизительное ожидание. Князь Станислав старается скрасить гостям пребывание в своей столице. Дворец и живописные острова на Роси чудесно иллюминированы, играет итальянская капелла, устраиваются увеселения в саду и поездки к легендарной "девичьей могиле". В день приезда короля князь собирает на рыночной площади двадцать четыре пары молодых и в честь высокого гостя одаряет их всем скарбом, а также личной свободой и освобождает от оброка и повинностей.
11 мая во время обеда приходит известие, что "граф Фалькенштейн" - так звучит дорожное имя Иосифа II - находится вблизи Корсуня в княжеских владениях. По повелению короля князь едет к нему с эскадроном кавалерии. И снова происходит "волнующее" свидание царственных особ. Император, наименее прямолинейный и наименее искренний из людей, отхвативших кусок Польши, известен вежливостью и сентиментальностью. На огорченные сердца Понятовских проливается сладчайший бальзам. Иосиф II в восторге от короля: "Такого бы не случилось, если бы мы познакомились раньше!" На исполненное тревоги замечание короля, что императору приписывают намерение совершить новый раздел Польши, Иосиф II отвечает: "Клянусь вам, что пока я жив, Польша не утратит листка с дерева" ("pas une feuille d'arbre"). Автор "Souvenirs" полностью принимает это заявление на веру: "Потом говорили, что злая звезда Польши была повинна в том, что императору не суждено было долго жить".
После почти часовой беседы Иосиф II обнял короля и сел в карету. "Когда он уже сидел, граф Кинский обратил его внимание на то, что король идет за ним. Он еще раз вылез из кареты, снова обнял короля и только после этого уехал". Разумеется, в Херсон, на свидание с императрицей.
А теперь одна любопытная деталь. Из переписки королевских дипломатов можно понять, что на херсонскую встречу было "запрещено приезжать иностранцам".
И в то же время в воспоминаниях нашего героя черным по белому значится, что князь Станислав в Херсоне все же был, и именно в дни встречи. Не известно, послал ли его туда с секретной миссией король, или поехал он сам как частное лицо, под предлогом проверить торговую деятельность Пивницкого. Факт тот, что он был в Херсоне и там снова встретился с императором Иосифом II.
Во время второй встречи австрийский бальзам был еще слаще. Император в откровенной беседе с глазу на глаз сделал князю два важных заявления: "1) что он согласен с императрицей относительно того, что князь Станислав должен унаследовать трон, 2) что он не желает ничего иного, как только восстановления Польши в прежних границах, поскольку это необходимо для мира в Европе. И если две другие державы также на это согласятся, то он охотно отдаст Галицию".
Князь Станислав не знал так хорошо роли Иосифа II при первом разделе Польши, как знают ее современные историки. Поэтому слова Габсбурга он принял с большим доверием, чем они того заслуживали. "Император был очень воодушевлен своей идеей", - утверждает князь и отнюдь не старается скрыть, как радуют его оба заявления.
Мрачные мысли, донимавшие его в Каневе, развеялись. После херсонской беседы князь Станислав чувствует себя так, точно польская корона у него уже на голове.
СКАНДАЛ В СЕЙМЕ
"4 июня с утра в здешней замковой обсерватории его королевского величества наблюдалось затмение солнца...
При наблюдении оном присутствовали его королевское величество с князем Понятовским, главным литовским подскарбием, за день до того из Гродно в столицу прибывшим".
Это краткое сообщение из "Варшавской газеты" от 11 июня 1788 года является первым документом, который мне удалось отыскать о деятельности князя Станислава в чрезвычайно важный период, предваряющий открытие Большого сейма. Сколько в этом сообщении литературной символики! Какое зловещее предсказание событий, которые в ближайшие месяцы повлекут за собой решающий поворот в карьере королевского племянника!
В июне 1788 года в Варшаву прибыл давно уже ожидаемый ответ императрицы на королевское предложение об антитурецком союзе. Ответ этот нанес чувствительный удар по надеждам Понятовских. Из всех королевских пожеланий Екатерина приняла только проект создания польского вспомогательного корпуса. Но в каком карикатурном виде! Король хотел иметь двенадцатитысячный корпус, совершенно самостоятельный, находящийся под:
его личным командованием. Екатерина соглашалась на двадцатитысячный корпус, состоящий из одной кавалерии и разбитый на три бригады, которые должны были быть рассредоточены по разным русским армиям и подчинены русскому командованию. В качестве командующих двумя бригадами императрица предлагала активных королевских недругов: гетмана Ксаверия Браницкого и генерала от артиллерии Щенсного-Потоцкого, третью бригаду, "дабы задобрить короля", великодушно соглашалась отдать князю Станиславу Понятовскому.
Правильная в основе своей и выгодная для страны королевская идея оказалась совершенно искаженной. Вместо усиления армии - создание трех коыдотьерских легионов на иноземной службе. Вместо укрепления центральной власти - усиление двух самых мятежных магнатов.
Для князя Станислава ответ царицы был равнозначен тяжелейшему личному поражению. Решительное "нет", начертанное собственой рукой Екатерины рядом с пунктом, предлагающим ввести престолонаследие и называющим кандидатуру князя, лишало его всяких видов на трон. Командование кондотьерской бригадой никак не могло возместить этой утраты.
В результате болезненного разочарования дисциплинированный член рода Понятовских отказывается подчиняться клановой солидарности. Недавний страстный приверженец антитурецкого союза становится решительным его противником. Бдительная оппозиция немедленно улавливает эту перемену в поведении одного из Понятовских и направляет к нему своего эмиссара. Князь описывает в "Souvenirs" этот визит довольно подробно. "Както утром в моей пригородной резиденции меня посетил подканцлер Гуго Коллонтай [Коллонтай Гуго (1750 - 1812) - видный представитель польского Просвещения, философ, писатель. - Прим. перев]. Я видел его редко, но он всегда проявлял ко мне дружелюбие. С полной искренностью обсудил он со мной вопрос о наступательно-оборонительном союзе с Россией, который должен был утвердить нынешний сейм. Он считал, что шляхта никогда на это не согласится, так как союз этот невыгодный и Польша сейчас не в таком положении, чтобы вести войны. А союз втянет ее во все российские войны... Поэтому оппозиция, одним из предводителей которой он был (и которая, как говорили, получила благословение в Киеве), обратилась к Пруссии для более выгодного союза. Дело это уже почти улажено и всячески будет протаскиваться на сейме. Таким-образом, я был точно проинформирован о положении вещей. Мне было трудно говорить об этом с королем, так как я уже высказал ему свое мнение об этом союзе и оно было ему не очень приятно. Но случай предоставил мне возможность для такого разговора. Король взял меня с собой к одной из своих теток, живущих в отдаленности от города. Обратная дорога вела через пески, и лошади едва тащились. Мой отец ехал в карете третьим. Я воспользовался этой оказией, чтобы спросить короля, осведомлен ли он о противодействии, которое вызовет в сейме предложение заключить союз с Россией. Не называя имен, я нарисовал ему картину сильной оппозиции, готовой к борьбе, и грустных последствий, которые это может вызвать. Король слушал внимательно, не произнося ни слова. А мой отец, когда мы потом оказались одни, сказал мне: "От той истории, которую ты рассказывал королю, у меня волосы дыбом встали". Я сказал ему, что представить королю всю правду было моим долгом".
Коллонтаевская оценка положения, столь напугавшая экс-подкомория, точно отвечала настроениям общества.
Народ действительно не хотел этого союза. В Польше уже давно выветрились боевые традиции короля Яна Собеского и к Турции относились чуть ли не с симпатией.
Кроме того, длившаяся вот уже восемь месяцев турецкая война приносила непрерывные неудачи союзным армиям. Князь Потемкин застрял со своими войсками под Очаковом и никак не мог сломить сопротивления этой крепости. Иосиф II своими позорными поражениями сделал австрийскую армию посмешищем в глазах всего мира. Это также не могло поощрять союз. Народ не хотел новых войн и новых союзов. Он не питал доверия к Екатерине и Иосифу II, не питал доверия к политике своего короля. Пожалуй, никогда еще королевская политика не объединяла против себя столь могущественных сил. Вся магнатско-шляхетская оппозиция - от правых до левых - сплотилась под знаком борьбы с Понятовскими.