— Твои братья не такие как ты, Рин, — произнесла она задумчиво, обводя пальцами мое лицо. — Они удались в папу, его гены победили. Но ты моя девочка. Моя малышка. Никому тебя не отдам.
— Даже папе? Почему ты не любишь его?
Она долго думала, продолжая грустно улыбаться.
— Я люблю. Но никто никогда не должен узнать об этом. Это наш секрет. Нам запретили любить друг друга, а мы все равно нарушаем все правила. Такие вот непослушные у тебя родители. Ты ведь не будешь такой же, правда?
Я опять засмеялась, когда она начала щекотать.
Детский плач, грохот и чей-то крик донеслись из дома. И все закрутилось вихрем. Она тянула меня за руку, мы куда-то бежали, было темно и страшно. Я плакала и звала ее, но больше не видела, лицо стерлось, остался только ласковый голос.
— Ты особенная, Рин. Ты очень особенная, никогда не забывай об этом.
«Это оно! То, что нам нужно, девочка»
В висках зажгло, будто кто-то сдавливал их пальцами, пытаясь выжать больше, абсолютно все воспоминания о ней. Но мне было около пяти-шести, и я помнила так мало. Ее запах усилился, объятия ощущались такими родными — ничего не было надежнее и приятнее их. Мне, наконец, через двадцать лет дали обнять маму снова. Почувствовать, вспомнить лицо и голос, а после силком вырвали, забрали всю радость, оставив лишь холод, пустоту и понимание, что ее больше нет. И никогда не будет.
— Эй, клубочки, смотрите-ка сюда, — совсем тихий голос папы где-то на задворках сознания я бы и не узнала, но это прозвище… Только он почему-то так смешно называл нас с братом. — Добрая тетя позаботится о вас и найдет вам новую семью. Мы с мамой больше не…
Я резко села в постели. Одна. Задыхаясь, чувствуя слезы на щеках. Скрип двери прошелся по нервам, заставив все волоски встать дыбом от страха. Но как только увидела фигуру Лайфорда в темноте, накатило облегчение. Как странно, что именно с ним я испытывала то же чувство защищенности, что и когда-то с мамой.
Не знаю, почему он оставил меня, но когда вновь сел на кровать, я взобралась на него и уткнулась в шею, тайком утирая слезы, будто он мог видеть их в кромешной тьме ночи.
— Я сирота, — прошептала я, чувствуя, что этим должна поделиться. Просто должна, иначе горечь сожрет меня до утра. Его рука поглаживала мою спину, но в каждом движении ощущалась тяжесть. Его сердце колотилось в груди не меньше моего, хотя снаружи мы оба казались спокойными.
— Я тоже, — тихо брошенные слова остановили мои слезы, и я посмотрела на мужчину. Почти не видела его, но могла трогать пальцами лицо. Кажется, он побрился, совсем гладкий.
— С мамой что-то случилось, — шепнула я. — Папа лично сдал нас с братом в интернат. И больше я никогда ничего о нем не слышала. Но я так четко вспомнила ее лицо. Это была лучшая часть всех моих кошмаров вместе взятых.
Он хмыкнул, без веселья, понимая меня. Повисшая тишина не угнетала, напротив, успокаивала. Я все еще видела ее перед глазами. А Лайф думал о чем-то своем. И он тоже решил поделиться.
— Моих родителей убили.
Я погладила его скулы, подбородок, губы.
— Мне жаль. Ты выяснил кто?
Он кивнул.
— Гризли. Их растерзали гризли в лесу. Глупая смерть. Мне было семь, и однажды они просто не вернулись.
Почему-то сейчас вспомнилась его легенда. Мы шутили тогда, но для него это было частью правды. И мне стало больно вдвойне — за себя и за малыша Лайфа.
— С кем ты жил?
— С дальними родственниками. Они дали мне кров и пищу.
— А теперь? У тебя есть кто-то?
Он склонил голову немного набок, и провел пальцами по моему предплечью, спускаясь вниз.
— Я сам по себе. Никого нет, Рин.
— Ну… Я тоже сама по себе, — произнесла я, встретив его пальцы своими. Наши ладони зависли так на мгновение, ласково касаясь, изучая, обмениваясь теплом, и медленно сцепились в замок.
Наверное, больше мы ничего друг о друге знать не хотели. Не сейчас. Может быть, позже.
Но в настоящем моменте слова были лишними.
— Мне уже намного лучше, — только добавила я, и вовсе не врала. — Кажется, твоя отрава подействовала.
Казалось, он медлил, потому что ждал этих слов. Наивно, конечно, с моей стороны так думать… Но Лайфу точно понравился намек. Уложив меня на кровать, он так и не отпустил моих рук. Поднял их выше по подушке, свел надо моей головой и устроился между ног, которые я с радостью скрестила за его спиной, чтобы впустить его глубже в себя.
Его нос потерся о мою шею, а мои глаза закрылись от блаженства, которое мягким перышком накрыло тело, стоило Лайфу вжаться в меня бедрами. Промурашило до пальцев ног, но на этот раз так сладко и приятно, что захотелось улыбаться. Я скучала по этому. По тяжелому дыханию, крышесносному запаху, твердому торсу и не только по нему. Приподняла свои бедра навстречу, напрашиваясь на бо-о-ольшую приятность.