Выбрать главу

Она молчала весь день и тем же суровым молчанием встретила вечерний уличный гул и ночное затишье.

Ванюшка уступил место Пыляю. Аля плохо разглядела в темноте нового часового и даже не повернула к нему головы. Он ждал долго, потом, когда последняя щель была заложена кирпичом, пододвинулся к пленнице.

Она продолжала молчать. Он угрюмо сказал, наконец:

— Ну, а еще что там у вас?

— Где? — обернулась Аля, узнавая мальчишку.

— Там, где ты живешь.

— Мало ли что? Все есть.

Он вздохнул и, наклонив голову, попросил мягче:

— Ну, расскажи.

— Про что?

— Ну про все это, — замялся он, — что вы там еще делаете?

Веселая надежда взвилась в ней, как вихрь в выжженной бесплодной степи. Аля проворно ответила.

— Учимся мы, Пыляй, чтобы все знать, все понимать, все уметь. Показывают нам все: как электричество делается, отчего машины двигаются, почему аэропланы летят, а не падают… Вот у нас школа сегодня должна была в сад идти, где всякие звери есть! И львы, и тигры, и слон. А птиц сколько! Если бы ты меня выпустил вчера, и я бы пошла, Пыляй!

Он ничего не ответил, но через минуту спросил угрюмо и глядя в сторону:

— Это что ж. Меня все равно там не примут.

— Где не примут, Пыляй?

— Вот там, где вы живете.

Аля задумалась, потом покачала головой.

— Примут, Пыляй. Если бы я отцу сказала, что ты учиться хочешь…

— Зубы у меня болят часто, — вставил он.

— А зубы вылечат. Тебя бы устроил отец в школу. Он все сделает, если я попрошу.

Пыляй перебил ее:

— Мне бы сапожником быть выучиться…

Она взглянула на него с недоумением. Он пояснил коротко:

— У них денег много!

Аля пожала плечиками:

— Ты всем сделаешься, чем захочешь. Она помолчала и добавила неуверенно:

— Разве у сапожников много денег?

— Так и тащат ему. Я за одним глядел. Окошко у него над землей, и мне все видно было.

— Делайся сапожником, Пыляй, — согласилась она. — Это все равно. Чем хочешь, тем и будешь. Только тут не оставайся.

— Мне скушно тут! — прошептал он со вздохом. — Я бы не знай что… Да вот видишь…

И опять с новой надеждой и страстной силой, задыхаясь от волнения, бросилась к нему девочка:

— Беги отсюда, Пыляй! Давай вместе убежим, ты у нас в доме спрячешься и тебя не найдет никто! Я дворнику скажу, он этого длинного вашего Коську на порог не пустит. Ты знаешь, какой отец у меня? Он одной рукой пять пудов поднять может. Разве тебе хорошо тут?

— В Ташкенте, сказывали, сожгли нас сколько? А как холодно, туда ехать придется.

— Ну, уйдем, Пыляй, уйдем вместе!

Он отвернулся к окну, струившему тонкие, как нитки, лучи света. Аля посмотрела на них и вспомнила дом: так же просачивались в занавеску струйки уличного фонаря, когда в сумерках, нахлобучив на уши слуховые трубки радиоаппарата, слушала она музыку, пение и живые слова. И страшно ей стало за Пыляя, всю жизнь проводившего, как подвальная крыса, на гнилой соломе, в каменной сырости, и духоте. Она всплеснула руками и крикнула:

— Ну, один уйди, Пыляй, только не живи тут. Не надо меня пускать. А только когда я выйду, с отцом сюда вернусь и тебя мы возьмем. Хочешь?

Он стоял перед ней, широко расставив ноги и упрямо, как рассерженный бычок, качал головой.

В нем происходила борьба. С привычкой человека, обманываемого каждым днем своей жизни, он оценивал и то и другое.

Величины были слишком неравные. Сзади него мерещилась подвальная жизнь; ночи на соломе и камне или в мусорном ящике, дни в голоде, брани, драке и скуке; а все будущее — в темноте, постоянном бегстве и опасности. Его не пленял кокаин, не веселила водка и он мог предпочесть хорошую сказку о другой жизни жратве до отвратительной тяжести в желудке.

Эта жизнь, как таинственная машина, сплетенная из стекол, книжек, зубных щеток, желтеньких башмачков и множества подобных вещей, выделывала таких вот людей, как эта девчонка.

И не быть никогда таким человеком, не пролезть этой машины было страшно. Он дрожал и, силясь скрыть свое волнение, нарочно качал головой и говорил, стараясь победить девчонку, загасить свет, которым пылали ее слова:

— Не возьмете вы меня…

— Возьмем, возьмем, Пыляй!

— Не выучусь я книжкам…

— Выучишься, выучишься, Пыляй! Если бы тут светло было, я тебе сейчас бы буквы показала. Это совсем просто, Пыляй…