— Он должен тут быть!
Она прижала к губам рупором ладони и еще раз со всей силой крикнула:
— Пыляй, иди сюда! Пыляй, где ты? Пыляй!
Звонкий крик ее отдавался странным в городской улице эхом. Но никто не отзывался в ответ. Аля прислонилась к стене, слабея от жуткого предчувствия:
— Может быть, они догнали его! Может быть, они…
С губ ее срывались уже задушенные рыдания, но она еще нашла в себе силы сдержаться и овладеть собой.
— Куда? — встревожилась Наталья Егоровна, — разве можно сейчас ходить тут…
— Пойдем! Или я одна пойду!
— Куда?
— Сначала туда, потом туда… Обойдем хоть кругом, может быть, он недалеко еще тут! Может быть, он вырвется от них. Он сильный, он не дастся им так… Пыляй! — взвизгнула она, — Пыляй!
Никто не отзывался. Но кое-где, разбуженные непривычным шумом в переулке, просыпались люди.
Одно за другим открывались окна, высовывались головы любопытных. Наталья Егоровна, ободрившись — вздохнула облегченно и согласилась обойти квартал, Они обошли все прилегающие переулки. Аля заглядывала в подъезды, ворота и щели.
Мальчишки не было.
— Они убьют его! — прошептала она, цепляясь за руку матери, — они убьют за меня.
Солнце, выскользнув из предутренних облаков, опалило улицу зноем и светом. Аля едва добрела до крыльца и опустилась на ступеньки, обессиленная отчаянной жалостью. Она закрылась от солнца, как от стыда. Она сама была свидетельницей решительной жестокости этих страшных бродяг китайский стены и не ей было думать о другой участи Пыляя.
— Иди домой, Аля!
Мать стояла над ней, не понимая ее горя. Аля не могла подняться. Два страшных дня и две бессонных ночи теперь только сломили ее. Она забыла о гордости, удерживавшей ее от слез перед мальчишками, и заплакала с безудержной силой и простотой.
— О чем ты? Ты дома, прошло все. О чем ты? Перестань, мы найдем этого мальчишку! — бессильно упрашивала мать.
Аля шептала сквозь слезы:
— Они убьют его. За меня. За меня…
Она чувствовала на своих плечах тяжесть всех преступлений: и измены Пыляя и мести Коськи. У нее кружилась голова, звенело в ушах. Она не слышала матери и не чувствовала веселых ласк утреннего солнца.
И она не заметила, кто ее поднял на руки и отнес в постель.
Это был Иван Архипович, возвращавшийся без всякой торжественности после бесславной битвы с мальчишками и последней осады, которую суждено было вынести много видевшим на своем веку стенам Китай-города.
Глава двенадцатая
Рука правосудия обрушивается на Пыляя
Пыляй был слишком опытен для того, чтобы не понять с быстротой молнии, чего можно было ожидать от тяжко падающей на шиворот руки подкравшегося человека. Он вскочил прежде, чем проснулся. Но для крепкой руки дворника, три дня и три ночи тосковавшей по воротнику похитителя его примуса, проворства было слишком мало. Эта рука ловила бродяг и покрупнее.
Пыляй повис на мгновение в воздухе.
— Что? — с торжеством проревел над ним чернобородый человек с медной бляхой на шапке, опуская его на камни мостовой, — попался, щенок! Повадился кувшин по воду ходить… Что? Что?
Он несколько раз повторял «что-что?» — и при каждом вопросе потрясал мальчишку так, что тот едва мог перевести дыхание. Вытрясши из него всякую охоту к сопротивлению, он вздохнул, пахнув на Пыляя запахом спирта, и заключил коротко:
— Пойдем, голубчик!
Пыляй почувствовал, как грозная сила, упавшая на его шею, направляет его в сторону с такой решимостью, что о сопротивлении нечего было и думать.
Он побежал вперед, стараясь хоть этим способом облегчить тяжесть на плечах, но это не помогло нисколько. Он был ошеломлен не столько неожиданностью нападения, сколько коварством девчонки, в предательстве которой он не сомневался.
Уверенность эта была так велика, что ему и в голову не пришло вступить в пререкания с грозным врагом. Наоборот, съежившись и охотно поворачиваясь во все стороны по мановению страшной руки, чтобы избежать чувствительных толчков, он производил впечатление виноватого настолько, что дворник не сомневался в его виновности ни на секунду.
Правда, под фонарем он пытался было разглядеть мальчишку. Черное бородатое, все поросшее густой щетиной лицо наклонилось к Пыляю очень близко и подслеповатые глаза в космах бровей рассматривали его довольно пристально. Но Пыляй на всякий случай постарался уклониться от столь близкого знакомства со своим врагом и завертелся так, что тот продолжал путь с уверенностью в своей правоте. Он даже встряхнул его еще раз. — Что, щенок? Думаешь, на тебя управы не найдется? Врешь! Коли маленький, так все можно? Нет, погоди… За такие дела…