Пыляй подумал, примерился, сказал твердо:
— Незачем мне убегать!
— На воле-то веселее!
— Кому как.
Мальчишка помолчал, потом кивнул головой, соглашаясь:
— Которые и тут достают!
— Чего это?
— Понюхать. Тут можно тоже за деньги!
— Мне не надо!
Собеседник его посмотрел на него без всякого уважения и отошел, как от пустого места. Пыляй, не желавший бежать, не интересовавшийся понюхать, перестал его занимать.
Обряженному в чистое белье, новую куртку и штаны с совершенно целыми карманами оборванцу не хотелось по своей воле переряжаться в лохмотья, дыры и грязь. Две недели он отравлялся сладчайшим ядом приобретаемых знаний, две недели ходил он в угаре постоянной сытости, тепла, света и чистоты. И тонким ядом другой жизни был он отравлен прочнее и глубже, чем Коська кокаином. Он переполнен был ощущением своего человеческого достоинства. Родившийся в нем на крыльце булочной, под впервые разобранной вывеской, гражданин своей страны, вырастал в нем с неимоверной быстротой.
Он постигал мудрость жизненного мастерства с неменьшим успехом, чем приемы мастерства сапожного, и если его иногда манила к себе воля, то только для того, чтобы как-то столкнуться с девчонкой и ошеломить ее своим новым видом.
— Без тебя обошелся! Вот что!
Он представлял себе встречу с девчонкой, как в зеркале встречу с самим собой.
Он уже начинал думать об этом далеком дне, который расплывался в туманной дали, как вдруг все перевернулось.
Вечером, когда Пыляй с веселой жадностью усаживался за длинный стол и уже вцепился в края алюминиевой тарелки с раздражающим запахом горячего, сосед толкнул его в бок локтем и прошипел с любопытством:
— Ага, новенький какой-то! Гляди-ка!
Пыляй поднял проворные глаза, и замер. Точно со всего разбега налетел он на огромный камень, положенный посредине его прямой и ровной дорожки, и остановился на мгновение, уже бессильный сдержаться, чтобы, споткнувшись, не перелететь через него, рискуя сломать себе шею.
В двери с надзирателем последним входил в комнату Коська. Он улыбался, как всегда, обводя прищуренными глазами ряды торчащих из-за стола стриженых голов; прежде, чем Пыляй мог отодвинуться за спину соседа, глаза их встретились.
Пыляю почудилось, что он слышит даже, как легонько свистит Коська с удивлением, презрением и злобным торжеством. Надзиратель указал новичку место в дальнем конце стола и Пыляй больше его уже не видел.
Он с трудом кое-как вычерпал блюдо и дожевал хлеб. Он встал из-за стола совершенно разбитый и оглушенный неожиданной встречей. Пробираясь за спинами других с всевозможной поспешностью, он торопливо проскользнул в спальную.
Не раздеваясь, он забился под одеяло, закрылся с головой и замер. Он прислушивался к шуму, ожидая каждое мгновение появления грозного атамана.
Коська не появлялся. Ребята мирно укладывались по своим койкам. Пыляй решился, наконец, высунуть голову из-под одеяла. Он слишком хорошо знал главаря Китайгородских шарашиков, чтобы допустить, что тот не примет тотчас же мер к тому, чтобы предстать перед Пыляем безжалостным мстителем. И чем дальше отдалялся час суровой кары, тем, стало быть, грознее она должна была быть.
Несколько раз Пыляй заглядывал на окно, возле которого стояла его койка. Бегство представлялось единственным спасением. Но за него нужно было заплатить слишком дорогой ценой.
Камень, свалившийся в виде Коськи ему под ноги, грозил опрокинуть его с ужасной силой. Пыляй чувствовал себя так, как будто он уже летел в пропасть и только размахивал в пустоте руками, не находя ничего, за что можно было бы ему ухватиться в тот страшный миг.
— Не спишь? — окликнул его кто-то из темноты.
Пыляй вздрогнул, но промолчал и даже попытался захрапеть.
Ребята, перешептываясь, затихали на всех койках. В коридорах давно уже погасили огни. Звенящая тишина наливалась в уши Пыляя, как зловещее предчувствие.
Коськи не было. В качестве новичка, очевидно, он не мог сразу разузнать, где находится Пыляй, и отложил встречу с ним на другое время. Пыляй, вздохнул облегченно и готовился было уже задремать, как вдруг дверь скрипнула.
Он поднял голову. Дверь тихонько приоткрылась и на пороге показался, как грозная тень, Коська.
Глава шестая
Пожарище
В старой Москве Китай-город, выгоравший дотла десятки раз, привычно именовался жителями Пожарищем. Архитектура древней, деревянной Москвы была очень проста. На Земляном Валу в те времена помещался домовой рынок, где продавались готовые домики. Погоревшие горожане мигом раскупали их, разбирали перемеченные бревнышки и доски, перевозили на Пожарище и в несколько дней деревянный город вырастал заново.