Опустошенная милицией башня, замазанный дворником с аппретурной фабрики подвал, были восстановлены Коськой с еще большей быстротой, чем когда-то восстанавливался Китай-город, опустошенный пожаром.
Но, как, вероятно, у древних обитателей Китай-города в новеньких домиках, на резных крылечках пахло гарью, так и у маленьких бандитов в восстановленном под общежитие подвале не раз слышался запах крепчайшего немецкого табаку фабричного дворника. Он спускался туда перед тем, как в третий или четвертый раз заплескать лазейку известью, и кричал в темноте:
— Есть тут кто? Слышь, ребята: замазывать окно сейчас буду! Подохнете тута!
Изгнанные из круглой башни частыми дождями, нерегистрированные обитатели Китайгородских башен ютились в подвале, и каждый раз на зов дворника кто-нибудь откликался из темноты сурово:
— Тебе что, жалко?
Дворник смущался:
— Мне не жалко, а мне приказывают.
Посовещавшись, ребята выползали и, стоя поодаль, глядели равнодушно, как дворник закладывал кирпичи, плескал известкой и уходил.
В сумерках кирпичи разбирались, ребята, как змеи, проскальзывали вниз, закладывали пролаз изнутри и, обезопасивши себя от неожиданных вторжений таким образом, спокойно укладывались на полу.
Внешне как будто бы ничто не изменилось после странного бегства Пыляя и неудачи с девчонкой в этом подвале, однако, возвращавшийся поздно ночью Коська чувствовал, что не все обстоит ладно в его шайке.
— Вы что? — часто обрывал он шушукающихся друг с другом ребят, — про что это?
— Все про Пыляя, — готовно отвечал кто-нибудь из приближенных маленького атамана, в то время, как остальные молчали, — вот рассказывает Вьюнок про него. Девочка, оказывается, про какие-то стекла ему наговорила, будто бы и за версту видеть можно через них. Он Вьюнку тогда же поминал про это…
— Ну и что?
— Так ведь хочется, конечно, узнать, правда ли. Вот нам бы такие стекла, Коська, а?
Коська сжимал кулаки и вдруг вспыхивал:
— Я его без стекол сыщу, чтоб ему голову оторвать!
Атаманский крик успокаивал на время ребят, но не надолго. Бегство товарища как будто указывало какую-то дорогу, которая уходила в другой мир и не возвращалась в затхлый подвал. Не думать об этом нельзя было, и без Коськи, без его соглядатаев, ребята шумно спорили о происшедшем.
— А по-моему, — мечтал вслух Вьюнок, — он и вернется еще. Тяпнет денег у толстопузика какого-нибудь и сюда.
— Догадаться бы ему стеклы те прихватить! — деловито подсказывал Ванюшка. — нам бы они вот пригодились…
— За деньги стеклы достанем. Были бы деньги!
У кого-то в сумраке душного подвала, под шепот дождя, скатывавшегося по стенам снаружи, плелись друг за другом, как прохожие в поле, невеселые мысли. И в мечты врывалась горькая действительность:
— Теперь, как холода будут, ребята, неужто в Ташкент тронемся?
В подвале вдруг становилось тихо и в тишине не один вздох вырывался и таял, как задушенный стон. Никто не отвечал. Тогда смелее уже раздавался тот же голос:
— Пыляю, вот, холоду не бояться теперь. И кормят и поят!
— А он нас всех подвел, хорошо? — вскакивал невидный в темноте Ванюшка, — за это надо что ему сделать, а?
— Коська все равно пропил бы да пронюхал бы весь выкуп. Знаем мы!
— Так ты что ж? Значит против всех… Это ты-то, Семик, что мы тебя приняли…
— Я не против, а вот замажут нас тут всех на смерть, как в Ташкенте…
— Ну так что ж теперь?
— А Пыляй вот ушел.
— Так и ты хочешь? Иди, мы тебя не держим. Иди, куда хочешь.
— И уйду!
— Иди, только уж тогда назад не ворочайся!
— И не вернусь.
Пока еще ребята ограничивались спорами. Но Коська чувствовал, как они становились все менее и менее послушными. Подговорить их на новую охоту у Проломных ворот ему не удалось вовсе. Промышлять же бабьими сумочками становилось с каждым днем все труднее и труднее. Лотошники, корзинщики и вся торговая мелочь давно уже научились обороняться от налетавшей вдруг на лотки Коськиной стаи.
Даже с мальчишками и девчонками трудно было справляться. Едва лишь показывался Коська со своей оравой, как уже от лотка к лотку передавался сторожевой крик: «Шарашики»!
И Коська должен был проходить мимо, делая вид парня, шляющегося по набережной ради собственного своего удовольствия.