Разговор он начал отвлеченно:
— Сколько насбирала?
Девчонка вздрогнула, закрыла деньги и разинула рот, готовая призвать на помощь. Но приличный вид мальчишки разогнал ее подозрения. Она ответила угрюмо:
— Тебе-то что? Не твои считаю.
— А свои, скажешь? — вспыхнул Пыляй.
— А то чьи?
— Тех, которые давали!
— А теперь мои.
— А коли твои, дай мне гривенник. Я не евши весь день.
Убедительность мальчишкиного тона потрясла девчонку. В голосе его прозвучала убийственная логика. Она не нашла возражений и только прикрыла плотнее деньги, проворчала:
— Ишь ты какой!
Пыляй присел рядом, сказал тихо:
— Жалко тебе?
— Собирай сам, коли хочешь.
— Я не безрукий.
И снова непобедимая убедительность его довода осталась неопровергнутой, Девчонка вытянула две копейки и сунула мальчишке.
— На, слопай.
— Ты еще дай! — не отставал Пыляй, — у тебя много. Может, тебе поделать что нужно. Я тебе отплачу.
Она недоверчиво оглядела его.
— А чего ты умеешь-то еще?
— Сапоги шить, башмаки там, всякую обувку! — решительно отвечал Пыляй, — Починять тоже.
— Откуда это ты знаешь?
— В приюте учили. Здорово шью, вот поглядишь. Есть у тебя что? За два гривенника кругом шпилькой прошью…
Он с некоторым усилием вспомнил сапожницкие слова и, засыпав ими слушательницу, победил ее недоверие.
— Хорошую шпильку, аглицкую могу пустить. Дратвой прошью. Без колодки справлюсь.
Она сгребла деньги с подола, высыпала в карман и, придерживая его рукой, встала.
— Дойдем, что ль. Надо мне маленько обувку подчинить. Только подошва отстала, да каблук, а то совсем хорошие башмаки. Идем.
Пыляй пропустил ее вперед и преважно зашагал вслед за ней. Девчонка еще долго присматривалась к нему, в темных переулках ожидая внезапного нападения, но в конце концов смиренная почтительность, с какой относился он к заказчице, расположила ее к нему. Она безбоязненно провела его огромным двором в глубину его к полуразвалившемуся домику с пузатыми колоннами и, проползши в подвальное окошечко, пригласила его следовать за собой.
Помещение, занимаемое нищенкой, оказалось сводчатой каморкой, давно обращенной в дровяную кладовушку. По летнему времени запасы дров были невелики и в каморке было просторно для двоих. С соседнего двора из огромных окон многоэтажного дома электрического света хватало и на нищенку. Невеликое хозяйство ее сейчас же представилось Пыляю во всей своей полноте и привлекательности. Расположившись на обрубке, он внимательно огляделся и покачал головой.
Девчонка жила, положительно, как барыня.
Впрочем, Пыляю не пришлось долго рассматривать барскую квартиру девчонки. Она извлекла из какого-то ящика башмаки и с полнейшим доверием к опытности гостя подала ему их:
— Вот, гляди-ка, что тут можно с ними поделать!
— Это все можно, это можно… — начал было Пыляй, рассматривая башмаки и вдруг вскрикнул, — откуда они у тебя?
Башмачки были маленькие, желтенькие с накладными лаковыми носочками, со стоптанными каблучками и ощерившимися подошвами. Они были поразительно похожи на удивившие когда-то Пыляя башмаки девчонки, и чернильное пятно на одном удостоверяло их тождественность с теми.
Девочка равнодушно ответила.
— Дал тут один мне со своей девчонки. Забрал меня на остановке — привел к себе. Я, говорит, тебя в приют устрою. А на кой мне надо-то? Я башмаки-то взяла, да утром раненько и сбежала… Мне так-то лучше!
— Как он тебя взял? Зачем он тебя взял? — расспрашивал Пыляй с возрастающим любопытством, — кто он?
— А кто его знает. Как в больнице я лежала, так он приходил, будто я его девчонка — ему сказывали. Девчонка у него пропадала. Тогда еще он напросился мне помочь, да наплевала я ему на хвост! Мне тут и лучше, безрукой-то. А в приюте, говорят, корзинки велят плести. Без руки-то мне работать не очень нравится!
Пыляй не слушал, перебивал:
— Где же она, девчонка его?
— А нашлась уж. Ее шарашики спрятали да хотели выкуп с отца взять, а не вышло. Один-то из них сам ее привел и сбежал, тоже в приют, верно, не захотел…
— Как сбежал? — закричал Пыляй, — разве я сбежал? Она сама, подлая, дворника выслала схватить. А я не дался! Вот!
Он с торжеством откинулся назад, выправляя грудь и кичась перед башмаками, как перед девчонкой.
— Я сам азбуке без нее выучился, и сам все сделаю. Нужна она мне, подумаешь! А знал бы, я ей голову бы прошиб за это: не обманывай!
Нищенка, наконец, пришла в себя.
— Разве это ты был?
— Ну и я, а тебе это что?