Ей все чаще снилось, как она бежит по сходящейся внутрь спирали, и конец неумолимо ближе, бежать все труднее, но теперь, уже попав в зону гравитации, не бежать невозможно. Она просыпалась от ужаса за пару минут до звонка будильника и жалела о том, что не доспала это время.
Катя понимала, что так дальше нельзя, и про «остановиться и отдохнуть», а потому злилась, когда ее пытались образумить. А ее постоянно пытались. Подружка, с восторгом порхавшая между полок с изящными шпильками, убеждала Катю примерить что-то поженственнее ее вечных скороходов на толстой подошве. Катя послушно примеряла, внезапно вспоминая, что она девочка, и даже покупала что-то, носила и через пару дней убирала в шкаф – для особенного случая. Но ничего особенного не происходило, да и не могло произойти – она не успевала. Не успевала в театр, в кино, на прогулку, даже еду она готовила глубоко за полночь – и сразу на несколько дней. Да и как можно было развлекаться, зная, что ее Нина, ее маленькая глупая сестричка, сейчас там? Нет, она наверняка сыта, одета и обута, хорошо учится, но она с матерью. И с каждой секундой отупляющее зомбирующее ее влияние усиливается. Что вырастет из ее милой и доброй девочки? Такая же упрямая тупоголовая лошадь с завода? Нет, Катя должна успеть. Как только Нине исполнится восемнадцать, она заберет ее к себе, устроит в лучший вуз, может быть, даже платно, а потому надо еще постараться, отправит в группу реабилитации, на какие-нибудь театральные курсы, на курсы развития фантазии и в школу креативности. Все это влияние, все эти зажимы психики, все, воспитанное в ней матерью, надо выветрить, сломать, рассеять. Катя купит ей красивую одежду, научит краситься и укладывать волосы, покажет, какой должна быть нормальная семья. Хорошо бы к этому моменту родить. Но пока не по карману, конечно. Деньги. На все нужны деньги. Много денег. И каждый раз, распахивая портмоне, Катя видела огромные черные глаза своей Нины под мутной пленкой – фотография обтрепалась по краям, но еще не выцвела. И каждый раз Катя повторяла свое обычное: «Потерпи, девочка моя, я тебя вытащу. Потерпи еще немного. Уже скоро».
И весь этот тяжелый вихрь, эта бешеная погоня за деньгами – в полном одиночестве. Не всегда, конечно. Случались какие-то романы, а когда-то у Кати даже был муж. Помощи от него она никогда не требовала, потому что нечестно – это ведь ее цели, ее карьера, ее сестра, он, в общем-то, не обязан. Но через пару лет все чувства выветрились, рассеялись в этом бешеном урагане, и осталась только мысль: нет, не тот.
Катя хорошо помнила, когда эта мысль впервые появилась. Она сидела к мужу спиной, старалась не смотреть, писала статью о модном нынче в ландшафтном дизайне исландском стиле и даже увлеклась, но все равно чувствовала, как медленно муж моет посуду, разбрызгивая воду по всей комнате, и потом украдкой оборачивается на Катю. И, убедившись, что она на него не смотрит, ставит сковородку обратно на плиту – якобы не заметил, а потому и не вымыл. Как он запихивает ногой под мойку склизкий кусочек чего-то разбухшего, вылетевший из раковины. А кусочек прилипает к его носку, и он возит носком по белому ламинату, стараясь отлепить кусочек, а потом все же запнуть его под мойку. Потом эта мысль стала возникать в голове острым угловатым комком все чаще и чаще.
Нет, Катя никогда не питала иллюзий, не разочаровалась, она сразу видела эту смесь лени с инфантильностью, видела, что и прогресс был колоссальный, она его практически вырастила: муж уже сам мыл посуду, иногда подметал у себя в комнате и складывал грязные вещи не обратно в шкаф, а в стиральную машину. Научился зарабатывать, ходить в магазин, следил за внешним видом. Он чувствовал себя мужчиной, оценивая пройденный путь, и, похоже, не верил, что Катя всерьез может его бросить. Не из-за сковородки же. А Катя сидела и понимала, что у нее больше нет ни чувств, ни желания помогать ему, ни объяснять, и уж тем более ссориться. Хочется запнуть его под мойку, как этот кусочек, и забыть. Просто очередная неудачная попытка.
Дальше стало хуже. Он почувствовал, что все разваливается, и решил принять меры. Когда кто-нибудь особенно приятный писал комментарий под Катиной фотографией, а Катя шутила в ответ, он входил в комнату, ставил чайник, а потом, развернувшись к Кате, соображал, как начать разговор, но, не умея аккуратно подвести, начинал с занимательного факта. К примеру, если ему не нравился новый Катин начальник, утонченный армянин, с которым Катя много смеялась про Кандинского, то он начинал с политической обстановки в Армении, ради чего даже прочитывал сводку новостей, потом переходил к знакомым армянам, которых ругал на ровном месте, выставляя поголовно подлецами и негодяями, а потом якобы изящно вворачивал: этот твой начальник, он ведь тоже… И далее следовал какой-то космической нелепости вывод из подмигивающего смайлика под фотографией.