— Я вам нравлюсь, — это было утверждение.
Мне оставалось лишь удивленно приоткрыть рот и часто заморгать.
— Как ни странно, вы мне — тоже.
Я опустила чашку на стол — пожалуй, слишком резко, и судорожно втянула в себя воздух. Заставила себя улыбнуться. В ногах появилась нежданная слабость: если бы я захотела подняться в тот момент, не смогла бы. Каменный пол стал слишком мягким и зыбким, чтобы на нем стоять.
— Вы удивлены? — Снейп повел бровью. — А я нет. У нас слишком много общего, Гермиона. Согласен, для вас это неожиданно. Но стоило ли тянуть с подобным разговором? Если бы я сомневался в вашем отношении ко мне, то, поверьте, вас бы сейчас здесь не было. Но, поскольку мне все известно, я решил внести ясность в положение дел. Вы нравитесь мне, вы восхищаете меня – и, к сожалению, или к счастью, не только как замечательная ученица.
Я слушала. Руки дрожали, а шея горела огнем. Это какой-то розыгрыш.
— Я понимаю ваше смущение… — Снейп немного помолчал. — Вы — молодая неискушенная девушка, к тому же, я — ваш… преподаватель. И мне не семнадцать лет, я взрослый мужчина с соответствующими потребностями.
Меня слегка передернуло от его откровенности. Я, конечно же, понимала, что профессор — не зеленый мальчишка, но мои мысли никогда не заходили так далеко. Я была из тех девушек, чье воображение ограничивалось сценами из классических романов — робкие прикосновения, целомудренные поцелуи, влюбленные взгляды — вот и все, на что отваживалась моя фантазия. Пожалуй, я была несколько старомодна.
— Вы в порядке, Гермиона?
Голос профессора вывел меня из оцепенения.
— Да, — еле слышно пролепетала я. — То есть, нет… Не знаю.
Я беспомощно взглянула на Снейпа.
— Я не хотел вас напугать своими словами, но, кажется, у меня ничего не получилось, — удрученно заметил он. — Просто мне подумалось, что лучше сразу предупредить вас о том, что я далек от юношеской романтики. Чтобы у вас не было на этот счет никаких иллюзий.
Мне показалось в тот момент, что я воспринимала ситуацию рационально, с присущим мне реализмом. Поэтому я кивнула.
Снейп встал, подошел ко мне и протянул свою узкую ладонь. Я подала ему руку и поднялась, хоть у меня и подкашивались ноги. Кажется, он это понял — в следующий момент я была мягко прижата к худой груди, в которой гулко стучало сердце. У меня не было сил сопротивляться или строить из себя приличную девушку — слишком уж невинной я была для таких игр — и еще через минуту профессор целовал мои дрожащие нецелованные губы. Два года назад я имела шанс поцеловаться с Виктором, но не сложилось. Первый поцелуй мне подарил Северус Снейп.
========== 2. ==========
До наступления рождественских каникул мы виделись только на занятиях и – изредка – в перекрестках коридоров Хогвартса, где посторонние взгляды не давали нам возможности даже переглянуться. В конце концов, мне стало казаться, что та встреча в подземелье, тот неожиданный разговор и поцелуй, до сих пор горящий на моих губах, – все это было лишь странным сном. Или жестоким розыгрышем.
Или профессор Снейп вспомнил о субординации и решил отложить продолжение этой истории до лучших времен. В такой вариант мне хотелось верить больше всего, поскольку я жаждала рационального объяснения всему, что со мной происходит.
На моих глазах Рон начал встречаться с Лавандой Браун, этой красивой, но совершенно пустой девушкой. Я бесилась и плакала в подушку – меня разъедали ревность и зависть чужому счастью. У них все складывалось донельзя просто, а я каждый вечер хоронила надежду на то, что все происходящее со мной – не бредовая иллюзия.
Когда пришла пора каникул, я прокляла Снейпа с его подземельями, Рона с его невыносимо легкомысленным романом, сложила чемоданы и уехала к родителям.
Я никого не ждала и ни на что не надеялась, когда ранним заснеженным утром ко мне в окно постучалась взъерошенная сова с привязанным к лапе пергаментным свитком.
«Мисс Грейнджер, жду вас сегодня в любое время у себя…»
«Паучий тупик…» - шепотом прочла я адрес.
В конце стояла подпись: «Северус Снейп».
Я минут пять стояла на одном месте, не отрывая глаз от короткого приглашения. Есть такое странное чувство, которое возникает, когда ты стоишь на пороге воплощения мечты – смесь страха, от которого дрожат ноги и холодеет спина, и радостного волнения, увлекающего сердце в первобытный танец. Страх был сильнее.
Вспомнились наставления мамы: приличным девочкам ни под каким предлогом нельзя навещать одиноких мужчин. Дом мужчины – его законная территория, на которой он может сделать все, что ему вздумается, и не испытывать при этом ни малейшего чувства вины. «Полезла в медвежью берлогу – не вини потом медведя за то, что он снял с тебя скальп», - говорила мне мама.
Я глубоко вздохнула и сложила письмо. Выбор был уже давно сделан и, кажется, не мной.
На улице крупными хлопьями валил снег. До Рождества оставалось всего ничего – каких-то два дня. Я шла, плотно закутавшись в зимнюю куртку и натянув на лицо толстый вязаный шарф – бабушкин прошлогодний подарок. С каждым шагом в моей душе нарастала паника. В глубине души я прекрасно осознавала, на что иду. Возможно, и бабочки все понимают, когда летят на огонь, очарованные его красотой.
Поглощенная мыслями, я и не заметила, как вплотную подошла к старому дому в занесенном снегом мрачном переулке. Передо мной чернела облупившаяся входная дверь. Оставалось только протянуть руку и постучать – звонка не было.
На какой-то миг у меня появилась мысль, что еще не поздно передумать, развернуться, убежать – и тогда все бы и дальше шло своим чередом. Но ноги не слушались, в голове все смешалось, и еще вот это: «разве я трусиха?» прозвенело в сознании.
Я постучала. Прошло всего несколько секунд, но у меня перед глазами успела пронестись вся моя жизнь – так, говорят, бывает перед смертью.
Проскрежетал в замочной скважине ключ, скрипнула дверь – и передо мной выросла темная фигура профессора зельеварения.
- Гермиона, - произнес Снейп. Его взгляд застыл на моем лице.
- Здравствуйте, профессор…
- Заходите, не стойте на холоде, - он посторонился, пропуская меня внутрь.
Я попала в небольшую комнатку с темными углами, выцветшими обоями и старой мебелью. Два кресла с протертой обивкой, книги, много книг – ими до основания были забиты трещавшие по швам деревянные шкафы. Накрытая пледом софа, маленький столик, заваленный бумагами, какими-то коробочками, сухими цветами и кореньями, колбочками и бог еще весть чем. Пока заботливые мужские руки помогали мне освободиться от верхней одежды, я подумала о том, что достаточно лишь одного взгляда на это мрачное жилище, чтобы понять, кто здесь обитает.