Выбрать главу

— введение в расчеты понятия «списочный состав», что, по мнению ряда историков, автоматически исключало из числа около 8,7 млн. огромные потери ополченцев в 1941—1942 годах, призывников (погибших до включения в списки частей) и др. Частично этот изъян был устранен Генштабом при подготовке данных около 9,2 млн.

Но наиболее убедительным подтверждением всего вышесказанного и правомочности существования методики оценки потерь явились откровения заместителя наркома обороны СССР — начальника Главного управления формирования и укомплектованности войск генерала Е.А. Щаденко, изложенные в его приказе от 12 апреля 1942 года: «…Учет личного состава, в особенности учет потерь, ведется в действующей армии совершенно неудовлетворительно… В результате несвоевременного и неполного представления войсковыми частями списков о потерях получилось большое несоответствие между данными численного и персонального учета потерь…»

«…На персональном учете состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых… Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен еще более далеки от истины…»

Так что с цифрами дело обстоит очень и очень сложно.

ТРАГЕДИЯ 1941 ГОДА

Как писал в книге «Сталин» известный историк Д.А. Волкогонов, «Сталин уже в первые месяцы войны несколько раз интересовался масштабами потерь. Генштаб, Главное управление кадров (ГУК) НКО докладывали, но, похоже, тогда никто ничего толком не знал. Передо мной несколько официальных сводок о потерях. Есть графы о том, сколько погибло, ранено, сколько больных, сколько пропало без вести. Сколько выбыло из строя лошадей, потеряно орудий, минометов, танков, самолетов…

Но графы о том, сколько попало в плен, — нет. В одной из сводок сообщается, что за июнь и июль 1941 года пропало без вести на всех фронтах 72 776 человек… Если приплюсовать к этому данные за август — сентябрь, то сумма удвоится. Но мы-то знаем, что только в районе Киева было окружено 452 720 человек. Большая их часть оказалась в плену».

Главной причиной огромного количества пленных сегодня называют малую боеспособность Красной армии летом 1941 года и совершенную ее неготовность к оборонительной войне.

Как сообщается в базе данных «Современная Россия. Пресса», «в минско-белостокском “котле” (июнь — июль 1941-го) было захвачено в плен 328 тыс. советских бойцов и командиров; в смоленском (июль — август 1941-го) — 310 тыс.; под Уманью (август 1941 г.) попало в плен 103 тыс. человек; под Киевом (сентябрь 1941 г.) — 665 тыс.; под Вязьмой (октябрь 1941 г.) — 663 тыс., под Керчью (май 1942-го) — 150 тыс., под Харьковом (тогда же) — 240 тыс. человек. Всего же в результате крупных сражений советских войск в 1941—1942 гг. в немецком плену оказалось 2 285 000 человек».

Все это так. Но нельзя не учесть основные причины, которые оказываются скрытыми за общим фоном трагедии 41-го.

Во-первых, это внезапность нападения Германии, которая, несмотря на многие предостережения и даже ощущение войны, свалилась на Советский Союз.

В очередной раз вступление в войну Германии приобрело характер оглушительного подавляющего удара, явившись для Красной армии главной стратегической внезапностью.

Все это произошло без всяких «стратегических предисловий и предварительных действий». То есть «сразу в развернутом виде и полным ходом».

Во-вторых, полное господство германской авиации, а также атаки со всех направлений, отсутствие или просто неудовлетворительное управление войсками ошеломили бойцов и командиров Красной армии.

В первые месяцы «вращение маневренного вала» вермахта практически не удавалось остановить. А если удавалось, то ненадолго.

Советский «фронт, разорванный и расстроенный, дрогнул и стал отходить. Отход начался без всякого плана, без всяких установленных намерений, без всякой перспективы. Он принял поэтому самый неорганизованный характер…»

В-третьих, Красная армия впервые столкнулась с примером «самостоятельного применения бронетанковых войск, выброшенных сильным ядром далеко вперед…»

Острие бронированных машин противника, оказавшееся глубоко вонзенным в тело Красной армии, внесло ужас и смятение.

До тех пор, пока советскому командованию не удалось создать фронт организованного сопротивления, войскам не удавалось остановить вал германского наступления.

«Решающую роль в достижении этих результатов имел новый способ применения современных средств борьбы, главным образом — авиации и самостоятельных мотомеханизированных соединений». К слову, действиями бронетанковых соединений, все время поддерживаемых авиацией, противник достигал небывалого успеха мотомеханизированных соединений, имевших огромное значение в современном бою. «Быстро подвижные соединения сразу выбрасывались вперед на расстояние до 100 км и устремлялись в глубину противника. Ими руководило одно стремление — все дальше вперед, и это в конечном итоге решало исход дела».

В-четвертых, Красная армия впервые столкнулась с глубоким вклинением в свою оборону, когда наступление противника сразу же принимало характер преследования. При этом борьба разворачивалась не на каком-то определенном фронте, а сразу же распространялась на большую глубину. В результате советский фронт был разорван. Окружение отдельных групп, изолированных в различных районах на большой территории, — вот к чему привело почти безостановочное германское наступление.

Германские танковые соединения при поддержке мотопехоты, продвигаясь по 60 км в день, отрезали советским войскам путь к отступлению, создавая небывалые в истории войн окружения — «котлы».

Все это привело к панике, дезертирству с поля боя и в пути следования к фронту, к членовредительству и самоубийствам, к общему шоковому состоянию.

Имело место понижение моральной боеспособности советских войск.

«Боязнь окружения и страх перед воображаемыми парашютными десантами противника в течение длительного времени были настоящим бичом», — вспоминал Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский.

Таким образом, причиной массового пленения красноармейцев и командиров можно также назвать морально-психологический фактор.

«Экстремальная военная ситуация (гибель тысяч бойцов, непосредственная, ежечасная угроза жизни), превосходство немецкой армии в первые месяцы войны, порождавшие хронически подавленное состояние красноармейцев, недостаточное питание, скупость информации о положении в стране, естественные социальные различия бойцов и командиров вели подчас к дезертирству, панике, антисоветским настроениям, — сообщал в книге “Ленинград в блокаде” Н. Ломагин. — В этой ситуации трудно досконально определить, какие из названных негативных явлений порождались военным превосходством немцев, их успехом, а какие можно отнести на счет влияния немецкой пропаганды. Но очевидно, в условиях фронта имело место большое количество реальных проступков: измена, дезертирство, пораженческие антисоветские настроения. Очевидно и другое: динамика этих явлений была непосредственно связана с военной ситуацией — улучшение положения на фронте снижало число дезертиров и антиправительственных высказываний и наоборот».

Например, пораженческие настроения, по мнению историков, стали причиной массового и единичного перехода красноармейцев и командиров на сторону врага с первых же дней войны.

Иоахим Гофман в своей книге «Власов против Сталина» с убежденностью писал: «Советские люди своим поведением демонстрировали, что с пафосом восхвалявшиеся устои большевистской доктрины — монолитное единство советского общества, нерушимая верность Коммунистической партии и самоотверженный “советский патриотизм” — не выдержали уже первого испытания на прочность».

«Неблагополучие на советской стороне еще сильнее бросается в глаза, если учесть непредусмотренное поведение солдат Красной армии, — подчеркивает далее Гофман. — Последним всегда внушали, что в бою у них остается лишь один выбор — победить или погибнуть. Третьего было не дано, ведь Красная армия представляла собой единственные вооруженные силы, где уже простая сдача солдат в плен расценивалась как дезертирство и измена и подвергалась тяжелейшим карам. Тем временем, вопреки всему политвоспитанию и всем угрозам наказания, до конца 1941 г. в плен немцам сдалось не менее 3,8 миллиона красноармейцев, офицеров, политработников и генералов, а в целом во время войны — около 5,24 миллиона».