Он презрительно фыркнул.
— Ты пытаешься сказать, что согласна пожертвовать свое тело и душу мне, грешнику, обреченному гореть в геенне огненной, только ради того, чтобы спасти этот кусок дерьма от лезвия моей секиры?
«Помилуй меня, Господи!» — мысленно взмолилась Амелия.
Она кивнула.
Но в самом ли деле она собиралась стать его женой?
Он сощурил глаза.
— Я не стану лгать тебе, девушка. Если я дам тебе такое обещание, я его сдержу. Для меня это будет делом чести, и я не убью Ричарда Беннетта. Но этот брак будет настоящим. Ты будешь спать в моей постели и родишь мне детей. — Он подошел ближе. — Но я тоже возьму с тебя обещание. У меня есть ответственность перед моим кланом и людьми, которые последовали за мной как за предводителем мятежа. Я должен обеспечить им безопасность и защиту. Я должен быть уверен, что ты их не выдашь.
Она настороженно смотрела на него.
— Ты настаиваешь на том, чтобы в обмен на твою клятву сохранить Ричарду жизнь и позволить суду решать его судьбу я должна сохранить твои тайны?
— Да.
Он стоял, уперев руки в боки, и пристально смотрел на нее.
— Что скажет Ангус? — дерзко поинтересовалась она, зная, что этот вопрос выведет Дункана из равновесия. — Он этого не одобрит, и тебе придется защитить меня от него.
— Я это сделаю.
Амелии стало трудно дышать. Когда она так и не смогла дать ему ответ, он взял ее за подбородок, приподнимая лицо вверх, и посмотрел ей в глаза.
— Вот что я еще хотел бы знать, девушка: как я узнаю, что тебе можно доверять?
— А как мне узнать, что можно доверять тебе?
Они молча смотрели друг на друга. Внезапно в комнате стало темнее: солнце зашло за тучу.
— Я действительно тебя люблю, — наконец сказал он, и она изумилась беззащитным ноткам, вдруг прозвучавшим в его голосе. Ничего подобного прежде Амелия не слышала. — Я намереваюсь тебя защищать и буду это делать, если ты станешь моей женой.
— Ты имеешь в виду, что я буду защищена от Ричарда?
Дункан смотрел ей прямо в глаза.
— Да, и от всего остального, что есть в мире плохого. И я надеюсь, что когда-нибудь ты поверишь в то, что мне можно доверять.
«Доверять»... Это слово потрясло ее. Неделю назад он был поглощен единственным желанием — убить Ричарда Беннетта.
Он все еще оплакивал свою утрату. Он не мог исцелиться от этого горя всего за одну неделю только потому, что физически возжелал ее, Амелию Темплтон. И вот он уже предлагает ей замужество с требованием обоюдной преданности... Кроме того, он с самого момента их знакомства лгал ей относительно своей личности.
— Как насчет моего дяди? — спросила она. — Он мой опекун. Я не могу вступить в брак без его согласия.
— Я за ним пошлю.
— И что дальше? — с издевкой поинтересовалась она. — Ты завоюешь его уважение?
Дункан поднял на нее глаза.
— Да. Я спас тебя от Мясника Нагорий, разве не так? И я готов побиться об заклад, что твой отец был бы счастлив, попроси я у него твоей руки, когда он гостил здесь весной.
Подобная самоуверенность ошеломила Амелию.
— А знаешь, у меня есть приданое. И оно достаточно внушительное.
— Мне нет до этого дела, девушка, но я его приму. Для блага Шотландии. Так значит, решено?
Она сделала глубокий вдох и ответила, отчаянно надеясь на то, что поступает правильно:
— Да, решено.
Он направился к двери.
— Отлично! Сегодня ты напишешь Беннетту и разорвешь помолвку. Только не запечатывай письмо. Я прочту его, прежде чем отправить.
— Как насчет доверия?
Он покачал головой:
— Еще рано.
Она уныло вздохнула и, прежде чем он вышел из комнаты, сказала:
— Сейчас я тебе уступлю, Дункан, но в будущем...
Он замер, ожидая окончания фразы.
— Если тебе нужна кроткая жена, то тебе следует знать, что во мне ты ее не найдешь.
Он прямо посмотрел ей в глаза.
— Меня не интересует кроткая жена. Мне нужна ты. И мне нравится то, что ты способна за себя постоять, даже имея дело с такими, как я. Но, поскольку ты теперь моя, сегодня вечером я приду к тебе в постель. Ты примешь меня по доброй воле?
Она вздернула подбородок.
— Если ты не принесешь с собой секиру.
Он улыбнулся.
— Договорились, со мной будут только мои руки. И мой рот. И кое-что еще.
— Я полагаю, ты имеешь в виду свое чувство юмора? — парировала она. — Или, возможно, свое мальчишеское обаяние?
Он посмотрел на нее глазами, в которых светилась улыбка, а затем предоставил ей возможность в одиночестве поразмыслить над масштабами того, на что она только что дала согласие.
Амелия не только согласилась стать графиней Монкрифф — она позволила ему сегодня вечером прийти в ее постель, а ведь они еще не стали мужем и женой.
Лишит он ее девственности или все будет, как в прошлый раз? Остановится ли он, если она его об этом попросит?
Захочетли она его об этом просить?
Нет, решила она. Нет, она этого не захочет. Но тем не менее, несмотря ни на что, ее желание отдаться ему было безграничным. После всего, что они делали вместе, она уже принадлежала ему душой и телом, и сегодня он фактически сделает ее своей женой. Отступать поздно, да он этого и не допустит.
Отогнав эти бесполезные мысли, она решила сосредоточиться на том, чего ей удалось достичь. Она поставила на кон жизнь солдата и выиграла. Теперь его судьбу будет решать королевская армия. И это правильно.
Но, что было гораздо более важным, она поставила на кон душу Дункана и не сомневалась, что раскаиваться ей не придется.
— Они говорят, что и в глаза его не видели, — пояснил майор Уильям Джоунс, выходя из домика, запирая дверь снаружи и снова садясь на лошадь. Его мутило. — Жена утверждает, что он не более чем легенда.
Командир Уильяма, полуполковник Беннетт, натянул поводья, сдерживая своего норовистого белого коня. Услышав слова майора, он с силой хлестнул лошадь по задним ногам.
— Мясник реален, майор Джоунс. Он такое же существо из крови и плоти, как вы и я, и этим горцам отлично известен. Они якобиты. Сжечь их.
Его конь встал на дыбы и испуганно заржал.
— Полковник, там дети...
Беннетт яростно оскалился.
— Вы ставите под сомнение мои приказы, майор?
— Нет, сэр.
Уильям опасался, что его сейчас вырвет.
— Тогда делай, что я говорю, и сожги их. У них должно быть окно, через которое они смогут выползти, если им захочется жить.
Беннетт помчался к конюшне и прокричал уже издали:
— Сожги все! Перестреляй скотину и убей это шелудивое животное!
Он махнул в сторону черно-белой овчарки, которая разрывалась от лая в дверях конюшни.
Уильям сделал над собой усилие, борясь с душевной болью. Он посмотрел на окутанные белесой дымкой вершины гор, на прозрачный речной поток, сверкающий и переливающийся на солнце... Его плечи приподнялись и опустились в глубоком вздохе, как бы желая изгнать из головы непрошеные мысли. Он объехал вокруг крытого соломой домишка, чтобы убедиться, что в нем и в самом деле имеется заднее окно. Обнаружив таковое, он произнес краткую молитву Господу о собственном прощении и о спасении тех, кто был заперт в доме, а затем поджег факел и швырнул его на крышу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Дункан вошел в свой кабинет. Это была пыльная комната, заваленная бумагами, картинами и редкими книгами, составленными в высокие шаткие стопки у стен. Перед самым большим окном стоял на треноге телескоп, в который граф по ночам наблюдал за небом. Коллекция бюстов выстроилась на каминной полке, а стены были увешаны яркими фламандскими гобеленами.
В центре комнаты стоял открытый сундук, из которого торчал рулон архитектурных чертежей. Он выдвинул его сюда еще месяц назад, когда искал какой-то документ.
Дункан сел за письменный стол перед небольшим витражным окном в углу и извлек из ящика лист чистой бумаги с тисненым гербом Монкриффа. Свет, льющийся в комнату через окно, окрасил бумагу в радужные тона. Дункан взял перо, обмакнул его в чернильницу и принялся писать вежливое и сердечное послание, излагая его в самой изысканной форме, словами, которые ему только удавалось придумать в такой спешке.