Чарли всхлипывает, и я игнорирую боль, успокаивая её.
— Я бы вернулся к тебе, — уверяю я её, и она неуверенно улыбается мне.
Следующие минуты мучительны. Наконец, наконец-то, Майз отстраняется.
— Я закончила, — говорит она. — Можешь перекинуться?
— Нет.
Трудно признать, что я слишком истощен, чтобы потянуться к своей другой форме. В моей крылатой форме я исцелялся бы намного быстрее, и у меня было бы больше возможностей защитить женщин, находящихся под моей опекой.
— Тсс, — говорит Чарли, когда я пытаюсь пошевелиться. — Всё в порядке, Драгикс. Если ты не можешь обернуться сейчас, ты сможешь сделать это позже.
Я киваю, борясь с гневом. Впервые за столетия я… слаб.
И я знаю почему.
Слишком много времени в двухногой форме имеет последствия. Медленное заживление ран является одним из них. И всё же я никогда не пожалею, что провёл это время с Чарли. Никогда не пожалею, что коснулся её кожи, поцеловал её губы.
— Я скоро вернусь, хорошо? — бормочет Чарли, глядя на Майз.
Майз кивает.
— Я останусь с ним.
Мы сидим в тишине, пока я смотрю на небо.
— Я никогда раньше не видела тебя таким раненым, — говорит Майз.
— Я слабее, — отвечаю я и встречаюсь с ней взглядом. Она кивает, явно понимая, что со мной происходит.
— Ты скажешь Чарли?
Я хмурюсь.
— Нет. И ты тоже не скажешь. Она будет чувствовать себя ответственной за это.
Майз хмурится, глядя на меня, и открывает рот — вероятно, чтобы возразить, — но мы оба поворачиваем головы, когда слышим, как Чарли задыхается и ругается.
Она появляется, идёт спиной вперёд и тащит за собой матрас
Майз встает и помогает ей передвинуть матрас поближе ко мне.
— Я хотела принести сюда побольше таких, но никак не могла поднять его по лестнице, — извиняющимся тоном говорит Чарли, всё ещё слегка запыхавшись. — Я подумала, что так будет удобнее.
Я улыбаюсь ей. Солнце скоро зайдет.
— Ты останешься со мной?
Она кивает, когда Майз помогает ей пододвинуть матрас ближе ко мне.
— Тебе помочь перелечь?
Я смотрю на неё, и она с улыбкой вскидывает руки.
— Отлично. Не дай Бог повредить твоему хрупкому мужскому эго.
Вся моя оставшаяся энергия уходит на то, чтобы перекатиться на матрас, набитый перьями. Я задыхаюсь и покрываюсь мелким потом, когда ложусь на него. Часть меня возмущена этой новой слабостью.
Другая часть меня задается вопросом, смогу ли я убедить Чарли солгать мне.
Я смотрю на неё.
— Ты ляжешь со мной на этот матрас?
Она прикусывает губу.
— Это то что ты хочешь?
— Конечно.
Наконец она улыбается и садится на край матраса. Я протягиваю руку, и она вскрикивает, когда я тяну её вниз, пока моя рука не обхватывает её, и она не ложится мне на грудь.
Это больно, но ощущение Чарли в моих объятиях того стоило.
Майз улыбается нам.
— Я оставлю вас в одних. Дайте мне знать, если вам будет нужно что-нибудь.
Мы смотрим, как садится солнце, и я медленно чувствую, как часть моей силы возвращается ко мне. Чарли лежит на мне, явно усталая, но проводит рукой по моей груди, обводя большой синяк.
— Я до сих пор не понимаю, как это может стоить того. Как потеря стольких людей может стоить несколько доспехов и, возможно, некоторых лечебных способностей, — говорит она.
Я пожимаю плечами и тут же сожалею о своём движении.
— Над ними стоит кто-то могущественный. Кто-то, кто хочет использовать мою чешую, как символ. Он сделает из них доспехи, которые наденет перед своим народом, и расскажет им, что теперь он может исцелить все раны, что он бессмертен.
— Но он им не станет. Он просто заберёт твою кровь. И это ничего не даст… верно?
— Его люди этого не узнают.
— Это безумие. Потеря стольких жизней ради символа.
— Лидеры всегда будут нуждаться в символах для своих последователей — людей, слишком глупых или слишком трусливых, чтобы выбирать свой собственный путь. Люди ищут повод причинить боль, разрушить, убить. Этим людям никогда не придёт в голову подвергать сомнению их приказы. Выбрать быть чем-то большим, чем безмозглым солдатом. Чтобы не атаковать самую большую угрозу их безопасности.
Чарли кивает мне, и когда она поднимает голову, её голос звучит тихо.
— Они всё ещё здесь? На твоей территории?
— Я убил их всех, — говорю я ей.
Она наклоняется и целует кончик моего носа.
— Конечно, ты это сделал, — говорит она, и её тон полон удовлетворения.
Я улыбаюсь ей.
— Злая самка.
Она целует меня в губы.